7
Два дня они провели с мамой на даче, где Оля пыталась тщетно забыть о произошедшем. Едва они переступили порог квартиры, зазвонил телефон. Нина Сергеевна схватила трубку и быстро протянула ее дочери:
– Наверное, он передумал! Все будет хорошо!
– Лев Миронович? – внезапно осипшим голосом произнесла Оля.
В трубке послышался смешок, и низкий мужской голос произнес:
– На ваше счастье, Ольга, нет. Два дня вам звоню, а вас нет. Уж думал, вы в Патагонию сбежали. Вас беспокоит Мстислав Романович Милославский. Знаете такого?
– Ой, Мстислав Романович... – выдохнула Ольга.
– Я прослышал о несправедливом, вернее, беспардонно-хамском отношении к вам со стороны вашего научного... пардон, бывшего научного руководителя, – продолжил Милославский. – Подобное поведение мне знакомо: господин декан как был, так и останется плебеем, а при этом претендует, совершеннейше, отмечу, безосновательно, на роль патриция. Знаете, что я держу в руках? Приказ о вашем отчислении из аспирантуры.
– Значит, уже ничего изменить нельзя... – уныло произнесла Ольга.
Милославский хохотнул:
– Не стоит умирать раньше времени! Даже если вас проглотил Годзилла, то выход всегда найдется – или вперед, или назад. Приказ-то имеется, в отделе аспирантуры его подготовили, но ректор его не подписал. Лев Миронович окончательно потерял чувство реальности – решил, что может поступать, как восточный сатрап, руководствуясь исключительно собственными желаниями. Впрочем, пардон, он не сатрап, а евнух в гареме султана, который вдруг решил, что является правителем империи. Знаете, что в стародавние времена с такими евнухами делали? Сажали на кол!
Оля хихикнула, представив себе Щубача в роли евнуха, да к тому же посаженного на кол.
– Ну вот и хорошо, что оптимизм к вам вернулся, – констатировал профессор Милославский. – Ректор, как и я, возмущен подобным поведением декана. У меня уже имеется согласие со стороны нашего университетского шефа... Он не позволит выбросить вас под надуманным предлогом из аспирантуры. Но и оставаться у Щубача вы не сможете – защититься он вам все равно не даст. Вам такой научный руководитель разве нужен?
– Нет, – ответила Оля.
– Я тоже придерживаюсь подобного мнения, – сказал Мстислав Романович. – Приезжайте сейчас в университет, на мою кафедру, поговорим.
Разговор закончился тем, что Ольга Данилина стала аспиранткой Мстислава Романовича Милославского. Когда в университете распространилась об этом весть, то многие отказались в это поверить: о «братской любви», вернее, лютой вражде между обоими учеными было очень хорошо известно.
Щубач рвал и метал, громогласно заявляя, что «двоечница Данилина» никогда не сумеет защититься, кишка, мол, у нее тонка. Но Оля под руководством Милославского в течение нескольких месяцев полностью переделала теоретическую и практическую части диссертации, и Мстислав Романович объявил ей: защита состоится в декабре – или никогда. Ольге пришлось сидеть ночи напролет, чтобы в срок сдать текст, собрать массу документов, написать автореферат и разослать его членам совета. Наконец она смогла вздохнуть свободно: пятнадцатого ноября все было завершено, а семнадцатого декабря предстояла защита.
Ее бывший научный руководитель не оставался бездеятельным. Когда, сталкиваясь с ним в университетских коридорах, Оля вежливо приветствовала Льва Мироновича, лицо того каменело, он, плотно сжав губы, делал вид, что не знает ее. Считая себя до смерти оскорбленным, Щубач принялся распространять слухи о том, что Милославский переманил у него аспирантку, у которой была практически готова диссертация, и теперь почивает на лаврах «великого ученого». Ольга и Мстислав Романович посмеивались над подобными заявлениями, а всем желающим демонстрировался документ из отдела аспирантуры, в котором декан оповещал общественность, что Ольга в течение двух лет не представила ему ни строчки.
– Так что наш могущественный друг, а точнее, бессильный недруг должен объяснить сию антимонию: либо он пытался отчислить из аспирантуры нерадивую аспирантку, но тогда ему нечего стенать, что вы перешли ко мне, или же Лев Миронович намеренно хотел избавиться от молодой ученой, у которой была готова диссертация, но тогда возникает масса вопросов касательно того, почему он жаждал сделать это и отчего он врет об истинных причинах вашего перехода к другому руководителю, – сказал как-то Милославский.
Ольга успокоилась: она знала, что с новым научным руководителем ей бояться нечего. И вот настал долгожданный день – четверг, семнадцатое декабря.
Оля сидела сейчас на подоконнике, погрузившись в воспоминания, и тут увидела Мстислава Романовича, выворачивающего из-за угла. Он, широко улыбнувшись, произнес:
– А вы – ранняя пташка, Ольга! Однако похвально, что вы уже на месте. Вы когда-нибудь присутствовали на защите диссертации?
– Два раза, – ответила Ольга.
Милославский качнул головой и сказал:
– Вполне достаточно. А то некоторые дамы с разных кафедр ходят туда с завидным постоянством в течение многих лет, как некоторые посещают церковь. До вас будет защищаться аспирантка с немецкого отделения, вам желательно присутствовать. Вы идете сразу за ней. Председатель совета намеренно объявляет перерыв только после окончания вашей защиты, перед третьим соискателем. Лев Миронович наверняка приложит все усилия для того, чтобы сорвать процедуру. Он, если бы мог, просто не явился бы на защиту и подговорил бы еще нескольких членов совета поступить так же – тогда бы не было кворума, и все наши старания пошли бы прахом. А так он в числе прочих коллег распишется в самом начале в ведомости, что присутствует на заседании совета, и будет вынужден остаться после первой защиты и на вторую – вашу. И коллеги тоже!
Оля знала, что именно с такой целью – чтобы Щубач и его единомышленники не сорвали защиту – ее и поместили между двумя другими аспирантами.
– Готовьтесь к тому, что кое-кто будет задавать вам каверзные вопросы, – сказал Мстислав Романович. – Сам Щубач сделать этого не сможет: будет плохо смотреться, если он прилюдно начнет вас топить. Однако мне стало известно, что он ведет активную пропагандистскую работу среди прочих членов совета, упирая на то, что я-де украл у него аспирантку и присвоил плоды его трудов.
– Догадываюсь, – кивнула Оля. – Лев Миронович сначала всем говорил, что решил отчислить меня, так как я лодырничала и не работала над диссертацией, теперь же утверждает противоположное – якобы диссертация у меня была готова, а вы только поставили на титульном листе в графе «научный руководитель» свое имя.
– Лев Миронович не силен в логике, зато ложь – его конек, – ответил Милославский. – Однако нечего вам сидеть на холодной батарее, пойдемте на кафедру. Кофе с коньяком хотите для храбрости и успокоения нервов? У меня имеются запасы...
От коньяка Оля отказалась. На кафедре появились преподаватели, бросавшие любопытные взгляды в сторону Ольги. Она знала, что все задаются вопросом: что же произойдет сегодня на заседании диссертационного совета? В том, что двум другим соискателям – даме с немецкого отделения и господину с английского – будет единогласно присуждена степень кандидата филологических наук, никто не сомневался. А вот что ждет ее? Неужели она станет первой в истории университета аспиранткой, которая провалится на защите?
– Не волнуйтесь, все пройдет хорошо, – по-отечески заявил ей профессор Милославский. – Лев Миронович явно переоценивает свое влияние на коллег, хоть он и склоняет их к тому, чтобы проголосовать против вас. Ведь речь идет не только о том, чтобы опозорить вас, Ольга. Люди же понимают, что отрицательный результат голосования ударит в первую очередь по престижу совета, его председателя и ректора нашего вуза. А этого никто не допустит.
Оля взглянула на себя в зеркало, висевшее на стене, и вымученно улыбнулась – ее лицо приняло зеленоватый оттенок. Она не могла сказать, что волнуется, единственное, чего ей бы хотелось, – как можно
