сказал это вчера, а сегодня я возвращаю тебе эту фразу применительно к твоему протеже. Для него единственный шанс выкрутится — это уйти «в глухой отказ», нанять ушлого адвоката и развалить дело. Могу порекомендовать пронырливого и недурственного юриста.
— У него нет денег, — повторил иереи, — и это не единственная возможность. Можно попытаться найти настоящего убийцу.
— Чудной ты. Я даже спорить с тобой не стану, потому что это бесполезно. Ты все прекрасно понимаешь, а упрямишься из чувства противоречия и безысходности… Можно попытаться найти пропавшую аппаратуру партия довольно крупная и просто так затеряться не может, это не иголка в стоге сена, — но толку от этого не будет. Сафонов прав директора спишут это на попытку уклониться от налогов. И это может быть правдой. Тем более что произойдет это только в том случае, если удастся доказать их причастность к хищению. Я даже могу, мазохистично, учитывая последствия, признаться, что у меня есть версия, как можно попытаться отыскать технику. Это тяжело, долго, но возможно. Но я не вижу в этом смысла. Мы потратим уйму времени и нервов и не получим ровным счетом никакой пользы.
— Что же делать?
— Не знаю, — признался я. — Я не нахожу мотива. Сафонов подсказал одну интересную идею, что между директорами могли происходить разногласия по поводу недобросовестности со стороны русских партнеров, которые и привели к печальным последствиям. Но это только слова, и словами они останутся. Ты знаешь, как это бывает — знаю я, знаешь ты, знает преступник, но ничего от этого не меняется. Без фактов это версия. Сафонов умный и опытный оперативник, фирма расположена на его «земле», возможно, у него были догадки по этому поводу, может быть, информация, но это «может быть», а я очень не люблю этого словосочетания. «Может быть» что угодно. Может быть, этого Лоренса убили «якудза», может быть — чикагская мафия, тайное общество масонов или шпионы, может быть, это месть или последствия бурного романа с участием ревнивого мужа…
— Это все — фантасмагория, — заметил иерей, — а вот финансовые разногласия — это реальность… По крайней мере, из всех перечисленных тобой версий эта — самая реальная.
— Если не учитывать самого Косарева… Ну, хорошо, хорошо, я тоже не очень уверен в его причастности к убийству… Но есть факты, говорящие о его причастности к краже. А факты, как известно, вещь упрямая. Я не знаю, что делать.
— Все, что можем. Что-нибудь обязательно произойдет. Не может все это дело остановиться на одной точке, когда не бездействуешь, все время что-то происходит. Это только под лежачий камень вода не течет.
— У меня не так много времени, чтобы заниматься… начал, было, я, но, взглянув на иерея, махнул рукой. — Ладно, поехали к офису этой фирмы.
Сама фирма «Геркулес» и расположенный под ней склад находились неподалеку от шумного и многолюдного проспекта. Вход в подвал, из которого Косарев и его друзья выносили похищенную аппаратуру, выходил в просторный двор. В центре двора располагалось здание детского сада.
— Мне в офис с тобой идти или здесь подождать? — спросил Разумовский.
— В офис? — удивился я. — Я не собираюсь идти в офис. Зачем? Мне не о чем говорить с директорами. Я не питаю иллюзий, что они покажут мне «липовые» контракты или признаются в чем-то. Я хочу осмотреться.
— Фургоны! — догадался иерей. — Ты хочешь попытаться найти свидетелей погрузки аппаратуры? Вряд ли это получится в данном случае. Посреди ночи у окна ни одна бабка сидеть не станет, да и номеров в темноте не разглядишь. А место здесь, сам видишь какое. Пустырь, детский сад да проспект, по которому ходят сотни людей, и установить, кто из них проходил в тот момент, невозможно.
— Теперь я и сам вижу, — отозвался я. — Но раньше-то я этого не знал, верно? Теперь знаю. Поехали обратно, в отдел… Хотя погоди… Давай сделаем так… Ты забеги в детский сад и спроси, не оставляют ли они на ночь сторожа, а я добегу вон до того кабака и узнаю не работают ли они ночью… Если сторож был, узнай, где живёт — сходим. Чем… фортуна не шутит?
Разумовский кивнул и мы разошлись.
Войдя в пропахший пивом и квашеной капустой грязный зал ресторанчика, я поинтересовался у скучающего за стойкой бармена, на месте ли директор, и, получив в ответ утвердительный взмах руки в сторону служебного помещения, направился туда.
В самом конце длинного и узкого коридора находился кабинет, в котором маленький и толстенький человек в потертых джинсах и растянутом на локтях свитере старательно выводил пальцем на заледеневшем стекле: «Миша плюс Оля…». Завидев меня, он смутился, кашлянул и попытался стереть надпись ладошкой, но это оказалось не так-то легко, и тогда он просто задернул штору, скрывая от моих глаз содержательное объявление.
— Холодно, понимаешь, — замысловато пояснил он. Окна все заиндевели… А батареи то топят, то нет… Прям беда…
— Это точно, — охотно подтвердил я, — зимой нет горячей воды, летом — холодной.
— Безобразие, — сказал он, и мы замолчали, рассматривая друг друга.
— Вы ко мне? — через минуту уточнил он.
— Если Вы директор этого… заведения, то к вам.
— Имею несчастье им быть, — согласился толстяк. — По крайней мере, в настоящее время. Доходов нет, куча долгов, так что скоро снова стану безработным. Так уж выходит, что все мои замыслы и идеи реализовываются, но, реализовавшись, рушатся, словно выстроенные из песка. Вот, сижу и думаю, чем заняться потом… А вы, к примеру, чем занимаетесь?
— Работаю в уголовном розыске.
— Нет, — решительно отверг он. — Это мне не подойдет. При моем «везении» либо в каждой перестрелке будет заклинивать пистолет, либо преступность переведется.
— За это можете не беспокоиться. Перестрелок у нас почти не бывает, пистолет заклинивает редко по той простой причине, что он примитивен, как молоток, и годится только для открывания пивных бутылок, а что касается преступников, то их хватит еще на пару десятков поколений оперативников.
— Заверяю вас, как только я к вам приду, они переведутся. Это судьба. Тогда лучше не рисковать, согласился я.
— К тому же у вас плохо кормят и постоянно отзывают из отпусков, я это из фильмов знаю. Наверное, я все же подамся в «челнок». Сейчас как раз начинается волна… Впрочем, и здесь возможна проблема. Не успею я сделать и пары ходок, как правительство обложит нас налогом.
— А вот это исключено, — уверенно заявил я. Ведь это полулегальный бизнес. Спекуляция. Нигде не регистрируется, кто ты «челнок» или турист, везущий сувениры. Это такой же нонсенс, как обложение налогом рэкета.
— Увидите, горько сказал он, как только я туда подамся, они введут налоги… Впрочем, у вас ко мне какое-то дело? Чем могу служить?
— Подсказать, есть ли у вас уборщица.
Он нахмурился и задумался.
— Вроде была… Намекаете, что в зале слишком грязно? Признаться, я и сам так считаю, но на такую зарплату удалось нанять только бабульку — пенсионерку, да и, то по совместительству. Пенсионерки сейчас на вес золота.
— Я не об этом. И сам зал, и уж тем более его чистота меня не интересуют. Я посмотрел, что ваш… э-э… ресторан закрывается в двадцать три часа, а мне интересно знать, остается ли кто-нибудь после этого времени.
— Студент по ночам спит.
— Как?! — удивился я.
— Вместо сторожа. На охрану денег нет, а студенту все равно, где спать. Я его кормлю, а он за это по ночам в моем кабинете спит. Как заметит, что подозрительное подаст голос, воришки и боятся лезть, они же не видят, кто здесь… Хоть у нас и нечего брать, но в нашем положении потеря любой ложки — трагедия… Так что со студентом спокойнее. Вас интересует что-то конкретное?
— Вон тот офис, что напротив. Может быть, этот ваш студент случайно наблюдал, что творилось возле него два дня назад? Ночью?
