правдоподобно в виде агентурного донесения. Такое бывает сплошь и рядом: попала информация, в руки нашего человека требуется проверить.
— Коля, ты знаешь, что если пистолета там не окажется, то твое сообщение будет разорвано на две части и одна половинка будет отдана тебе, а другая мне с пожеланиями запихать ее куда подальше…
— Собственными глазами видел, — подтвердил я, для убедительности тыкая себя пальцем в глаз. — Лично.
Заложив руки за спину, Сафонов мерил шагами комнату.
— Полагаешь, и этого мало? — продолжал убеждать я. — Тогда у меня есть еще информация. Несколько минут назад, какой-то неизвестный (может быть тот же самый) позвонил в твой отдел и сообщил, что оружие, из которого убит Лоренс, хранится дома у Лугинца. Все тоже самое, что и в случае с обыском у старика… Или все же дело в социальной разнице? У одних можно устраивать…
— Ладно, — резко сказал Сафонов. — Ладно, я сделаю это. Я поверю тебе. Не смотря на то, что нашельмовал ты изрядно. Но если что-то пойдет не так… Ох, не обижайся тогда!
— Ставлю ящик шампанского против пустой бутылки из-под пива, что ты не пожалеешь, пообещал я радостно. Поехали!
— Прямо сейчас?
— А зачем время терять? — удивился я.
— Знал бы ты, как мне все это не нравится, ворчал Сафонов, спускаясь по лестнице к машине. — Каким авантюризмом и самодурством пропахло все это дело с тех пор, как ты принял в нем участие. Нет, ящиком шампанского ты здесь не обойдешься… Нет, не обойдешься!
— Проходите, граждане, кивнул понятым Сафонов, оттесняя, открывшего нам дверь Лугинца в глубь квартиры. — Сейчас в вашем присутствии будет проведен обыск квартиры на предмет обнаружения важных вещественных доказательств по делу, которое мы расследуем. Проходите, располагайтесь и внимательно наблюдайте за действиями сотрудников милиции. Несомненно, в дальнейшем ваши показания сыграют в суде огромную роль.
— По какому праву?! — наконец обрел дар речи обескураженный Лугинец. — Кто вам позволил?! Вы понимаете, чем вам грозит подобное вторжение? Где санкция на обыск?! Кто отдал распоряжение?! Я немедленно звоню своему адвокату и друзьям! У вас уже очень большие неприятности, капитан Сафонов! Я спрашиваю: где санкция на обыск и кто ее выдал?!
— У меня имеются веские причины полагать, что в квартире скрываются улики, проливающие свет на убийство американского подданного Герберта Лоренса, — спокойно и даже надменно сообщил Сафонов. — Я располагаю сведениями, что в ближайшее время вы собираетесь эти улики уничтожить. Согласно закону, я обязан воспрепятствовать этому и изъять вещественные доказательства в присутствии понятых. Впоследствии я, согласно закону, доложу о произведенном обыске и его результатах прокурору. Сегодня же. Все законно, господин Лугинец, волноваться не стоит. Точно такой же обыск был произведен час назад в квартире Косарева. — Я не Косарев! — взревел директор и шагнул к оперативнику. — Вон отсюда! У вас нет ордера, и, следовательно…
— Вы хотите воспрепятствовать ведению следствия? — холодно спросил Сафонов, снизу вверх глядя на рослого директора. — И как мне кажется, намерены сделать это силой?
Лугинец опомнился, вздохнул и провел рукой, но взмокшему лбу.
— Нет, отчего же, ищите. Ищите что хотите, капитан. Но если Вы ничего не найдете… О-о, если Вы не найдете ничего…
— Вот он, — громко сказал я и поднял над головой извлеченный из-под дивана сверток, — Понятые, обратите внимание… Вы внимательно следили за ходом обыска? Видели, как я доставал сверток из тайника?
Понятые согласно закивали головами. Лугинец смотрел на меня широко открытыми глазами и беззвучно открывал и закрывал рот.
Я положил сверток на стол и развернул его. Свет ламп отразился на вороненом стволе пистолета «ТТ». Понятые разом ахнули и придвинулись ближе. Я покосился на Сафонова: он не сводил с директора глаз, и на его губах играла недобрая улыбка.
— Я… Это… Этого не может быть! — тихо сказал Лугинец. — Его не может у меня быть, потому что я отдал… Это не мое! — закричал он, бросаясь к понятым.
Понятые шарахнулись в сторону. Прибывший с нами лейтенант подхватил невменяемого директора под локоть и усадил на стул.
— Не мое! Не мое! Немое! — твердил Лугинец, не в силах отвести взгляд от оружия. — Как?! …
— Оформляй, — сказал Сафонов лейтенанту. — А вот как, Михаил Семенович, это нам с вами и предстоит выяснить. Но я думаю, справимся. Люди мы с вами неглупые, времени у нас теперь предостаточно, вот и попытаемся найти ответ на этот вопрос. Почему-то мне кажется, что помимо этого пистолета у вас и у вашего товарища Козлова найдется еще немало интересных улик, так или иначе связанных с этим делом. Контракты, бухгалтерские отчеты и прочие документы… Сами покажете или нам взять этот труд на себя?
— Как?! — директор, словно не замечал, что творится вокруг. — Я же помню… Как он сюда попал? Я точно помню… Унес… Позвонил… Сам, лично… Как?.. Как?!..
Иерей появился у меня только на третий день. Долго топтался у порога кабинета, стряхивая налипший на сапоги снег, и радостно забасил:
— Погодка-то, какая! Солнышко, ветра нет, детишки в снежки играют… Сейчас бы на лыжи встать да по лесу пройтись… В лесу благодать! Деревья снежком запорошены, воздух чистый, хвоей пахнет так, что пьянеешь.
— Сладко поешь, — позавидовал я, разминая, затекшие от работы с бумагами руки. Прямо как старый токсикоман: «понюхал, опьянел…» Может, и мне в священнослужители податься? Раз у вас такая работа, что целыми днями можно разъезжать по делам, от церкви далеким, да веточкиелочки нюхать…
— Не ходи, Коля, — посоветовал Разумовский. — Ты ворчливый, язвительный, нудный человек Ты не сможешь людей утешать. Ты их ругать и обижать станешь. Не ходи.
— Вот так всегда, — сказал я. — Когда я нужен, я и отзывчивый, и добрый, и чуткий, а как елки нюхать так сразу ворчливым стал.
— Не «елки нюхать», а людей на путь истины наставлять, — поправил иерей.
— А я чем здесь занимаюсь? — удивился я. Читаю проповеди, выслушиваю исповеди и учу уму- разуму.
— Не юродствуй, мы о разных вещах говорим, — иерей пристроился в углу кабинета на диване и поинтересовался: — Ты уже звонил Сафонову?
— Нет. А зачем? Я и так знаю, что Лугинец «поплывет». Он мужик солидный, жесткий, но только в своем мире, мире бизнеса и достатка. А как до нар дело дойдет, тут его натура другой стороной обернется. Расскажет все, как было. Вот куда ты пропал?
— У меня тоже дела есть, которые кроме меня никто не сделает. Это только ты без конца плачешься, что тебе за отсутствие на работе от начальства влетает, а я терплю и молчу…
— Мало влетает, значит. Тебе еще за инициативу добавлять надо, как организатору, — пошутил я. — Расскажи хоть, как там все было тогда, у Косаревых?
— Чего рассказывать, — поморщился Разумовский. Даже вспоминать не хочется… С самого утра пять часов возле мусорных баков просидел, пока Шаламов не пришел. Как только он из квартиры Косаревых вышел я туда. Едва успел найти, как ты звонишь. В самый срок уложился. Как только все тебе передал, поехал домой. Там дела накопились, завертелся, закружился… Но что Косарева отпустили, это я знаю, его дед приходил… Позвонил бы ты Сафонову, узнал, как там дела, а? Интересно…
— Интересно ему, — поддразнил я. — Мне, сказать по совести, не очень туда звонить хочется… Чувствую себя, словно нашкодивший кот. Вроде и правильно все, вроде и справедливо, но… Окажись тогда понятые повнимательнее, или какая накладка выйди, вот нам с Сафоновым на орехи досталось бы! Хорошо, сейчас попытаюсь дозвониться, — пожалел я любопытного священника и, набрав знакомый номер, преувеличенно радостно закричал: — Юра! Сколько лет, сколько зим! Давненько что-то тебя не видел, дай,
