захлопнул ее – женщина отшатнулась, громко взвизгнув.
Червяков склонялся к мнению, что его пытаются надуть, а этого он не терпел. Наверняка задания решил студент, нанятый мамашей, думал преподаватель, теперь, после того, как ее сынок попался с поличным, они пытаются выкрутиться, сочинив глупую историю о мифическом кузене-гении. Максим Петрович, имевший почти тридцатилетний педагогический стаж, был уверен: никакой мальчишка двенадцати лет от роду не в состоянии решить задачи, которые он припас для проверки истины.
– Ну как, милейший? – спросил вредный Червь, неслышно подходя к Алексею, корпевшему над уравнениями.
Учитель заглянул через плечо, ожидая увидеть белый лист или вычисления, не имеющие с верным решением ничего общего. Но то, что предстало перед глазами Максима Петровича, запомнилось строгому учителю до конца жизни: два уравнения (очень и очень сложные – самому Червю понадобилось предостаточно времени, чтобы справиться с ними) были решены, и сейчас худенький мальчик работал над третьим. Грифельный карандаш буквально порхал по листу, и, вглядевшись, Червь понял, что решение, которое возникает на листе, не просто правильное, но к тому же чрезвычайно элегантное: вся «беда» только в том, что мальчик использовал высшую математику, которую в гимназии не проходят.
Потрясенный увиденным, Максим Петрович шумно вздохнул, крякнул и выудил из портфеля потрепанный сборник наиболее тяжелых и заковыристых заданий по алгебре и геометрии, составленный не кем иным, как им самим. Раскрыв книжицу в конце, Червь предложил Алешке задания, помеченные тремя звездочками, – то были самые сложные, и некоторые, как знал Максим Петрович, были не по зубам ему самому, хотя в этом он, конечно же, не признался бы и под пытками.
Подросток не спасовал и через двадцать минут презентовал Максиму Петровичу решение одного из наиболее сложных заданий. Потея и отдуваясь, Червь изучил лист, покрытый убористыми значками и формулами, убеждаясь в том, что решение верное.
В этот момент в дверь постучали, и на пороге возникла тетка Глафира собственной персоной, державшая большой серебряный поднос с пузатым чайником и сладостями.
– Не побрезгуйте перекусить чем бог послал, – ласково проворковала она. – И прошу вас, господин советник, не взыщите на этого идиота, сына моей покойной двоюродной сестры, – он не соображает, что делает!
Тетка Глафира пыталась задобрить строгого гостя, но все вышло не так, как она предполагала. Максим Петрович, сорвав с носа пенсне, воскликнул фальцетом:
– Мадам, у вашего племянника уникальный математический дар! Неслыханно, невероятно! Нет, решительно невозможно, но тем не менее все именно так!
Обратившись к Алексею, Максим Петрович, уже давно сменивший гнев на милость, спросил:
– Милейший, кто преподавал вам математику? Только не говорите, что вы сами научились – я прекрасно знаю, что такое невозможно!
– Мой отец, – ответил Алексей, – профессор Павел Алексеевич Спасович.
– Ага! – произнес Червь, вознося к потолку костлявый указательный палец. – Это многое объясняет! Хотя дело не столько в учителе, сколько в ученике, как ни горько мне признавать. Но ваш батюшка, если память мне не изменяет, скончался...
– Да, да, такая ужасная история, господин советник, – влезла в разговор тетка Глафира. – Поэтому я и приютила племянника, хотя, как вы сами видите, у меня своих проблем полон рот. Но я отношусь к Алексею, как к своему собственному чаду, даже еще лучше!
Провести Максима Петровича на мякине было невозможно, он часто имел дело с родителями и знал, когда те пытаются обмануть его. Тетка Глафира не понравилась ему с первого взгляда, и он не сомневался, что усатая особа лжет.
– Но в таком случае, мадам, чем вы объясните тот факт, что ваш племянник не посещает гимназию? – нарочито ласково спросил вредный Червь.
Тетка Глафира замялась, придумывая ответ. Не могла же она, в самом деле, признаться в том, что Алексей нужен был ей лишь для выполнения черной работы по дому!
Так и не получив от Глафиры Аристарховны вразумительного ответа, Червь выразил желание увидеть комнату молодого человека. Тетка пыталась всеми правдами и неправдами помешать осмотру, однако Максим Петрович был непреклонен. Слазив на чердак и глянув на крошечную каморку с тусклым оконцем, гость, дрожа от возмущения, набросился на хозяйку дома:
– Сударыня, понимаете ли вы, что подросток, тем более обладающий таким талантом, как ваш племянник, должен жить в иных, гораздо более комфортабельных условиях?
– Я как раз собиралась переселить Алексея в одну из жилых комнат, – заявила поспешно тетка Глафира.
Но Червяков ей не поверил. На прощание он потрепал Алексея по плечу (что было знаком высочайшего расположения и даже симпатии!) и заверил его:
– Более вам не придется ни о чем беспокоиться, я лично позабочусь об этом! А вам, сударыня, должно быть очень стыдно за свое несносное поведение, – отчеканил он, окидывая Глафиру Аристарховну презрительным взглядом. – Никогда бы не подумал, что кто-либо может держать своего племянника в чулане, как Козетту, и использовать в качестве домашнего раба, как Золушку! Мы еще непременно увидимся!
Глава 5
Едва за гостем захлопнулась входная дверь, тетка Глафира закатила Алешке знатную оплеуху и крикнула:
– Что ты наделал, маленький мерзавец! Натравил на нас учителя! Ну, теперь тебе придется долго расплачиваться!
Тетка схватила ремень и избивала племянника до тех пор, пока он не потерял сознание. Затем она оттащила его в холодный погреб и, заперев там, заявила:
– Посиди здесь недельку-другую и подумай о своем поведении, неблагодарный!
Глафира Аристарховна непременно привела бы угрозу в исполнение, однако на следующий день в доме появилась делегация из нескольких важных господ, среди которых были директор гимназии Юрий Мстиславович Арбенин, представитель департамента юстиции, знатная дама из благотворительной организации, высокий полицейский чин и, конечно же, вездесущий Максим Петрович Червяков. Именно он накануне вечером навестил своего патрона и в подробностях доложил об удивительном открытии, сделанном им в доме мещанки Сысковяк.
Юрий Мстиславович тотчас проникся симпатией к незнакомому подростку, страдающему под игом властной и жадной тетки и обладающему к тому же незаурядными математическими способностями. Сам господин Арбенин был в начале своей педагогической карьеры идеалистом, затем превратился в реалиста, а под конец сделался пессимистом, однако в глубине его директорской души теплилась надежда на то, что не все так безнадежно в российской системе образования. Юрий Мстиславович еще никогда не видел Максима Петровича Червякова в столь возбужденном состоянии. Преподавателем алгебры и геометрии тот был великолепным, однако обладал мерзким, занудным характером и был напрочь лишен чувства юмора. И когда этот самый Максим Петрович поведал, не скупясь на прилагательные в превосходной степени, о сыне профессора Спасовича, директор решил немедленно действовать. Он шапочно знал профессора, читал в газетах о его самоубийстве, слышал и о трагедии, разыгравшейся в семье ученого, доносились до него и слухи о том, что профессор перешел дорогу самому Афанасию Беспалову и пытался обхитрить его, за что и поплатился.
– Сударыня, мы хотим видеть вашего племянника Алексея, – заявил Арбенин без церемоний.
Глафира Аристарховна оробела – перед ней стоял статный седой господин с остроконечной бородкой, в очках с золотой оправой, облаченный в вицмундир и сопровождаемый несколькими не менее солидными господами и одной чрезвычайно элегантно одетой дамой, явно из высшего общества. Будь неожиданные визитеры не столь важные птицы, тетка Глафира непременно подняла бы скандал, но не пререкаться же с представителями государственной власти, причем такими могущественными (перечисление в должности пришедших с директором гимназии произвело на женщину впечатление). Поэтому она избрала иную тактику – лебезя и заискивая, как Лиса Патрикеевна, мадам Сысковяк попросила гостей пройти в гостиную и предложила им прохладительные напитки.
