дежурить по очереди — на случай, если пожалуют гости.
Ночь выдалась морозной, но, к счастью, безветренной. Огромные алмазы звезд загадочно и молчаливо сияли на черном бархате небес, а внизу, на заснеженном перевале, словно вторя им, то и дело вспыхивали крошечные ледяные искорки.
Конан и пленный работорговец поставили шатер, приобретенный у бродячего племени торговцев, Луара и Ки-шон развели неподалеку костер, вскипятили воду и разогрели мясо.
Они поужинали и некоторое время сидели молча. В душе каждого царили покой и умиротворенность. Они чувствовали, что обязательно дойдут до Гиль-Дорад.
Потом все отправились спать. Конан остался нести первую вахту.
Ки-шон, которая должна была дежурить последней, разбудила его под утро. Омигус и работорговец еще спали, тесно прижавшись друг к другу, чтобы было не так холодно; Луара, потревоженная поднявшимся киммерийцем, приоткрыла глаза, пробормотала что-то и снова погрузилась в забытье.
Вслед за кхитаянкой Конан вылез из шатра.
Над горизонтом серел тусклый рассвет, горы казались нарисованными блеклыми красками на бесцветном холсте неба. Лошади, стреноженные неподалеку, стояли бок о бок недовольно фыркали; их ноздри были белы от инея. Поежившись на морозе, киммериец умыл лицо снегом и сделал несколько упражнений, чтобы прогнать сон и размять затекшие члены. Только после этого он подошел к Ки-шон. Та указала рукой на север и что-то встревожено произнесла на своем отрывистом языке. Северянин посмотрел в том направлении.
Далекие горные вершины скрывала плотная сизая пелена, время от времени озаряемая изнутри зловещими сполохами. Темное облако казалось живым — оно беспрестанно клубилось, ворочалось, обтекало пики гор… и несомненно приближалось. Не было ни ветерка, воздух был тих и недвижим, и это затишье наполнило душу Конана предчувствием чего-то ужасного.
— Что это? — тихо спросил он.
Ки-шон вновь сказала что-то и сделала руками движение, будто отгоняет от лица мух. При этом губы ее вытянулись в трубочку, и она издала низкий, устрашающий звук, напоминающий стон ветерка в печной трубе.
— Плохо,— добавила она.
Конан еще раз взглянул на распухающее облако и сказал:
— Это буря, да? Снежная буря… И она идет на нас. Правильно?
Кхитаянка не поняла его, но по тому, как напряглось лицо варвара, как потемнели его глаза, она догадалась, что ее спутник уяснил грозящую им опасность, и часто закивала, продолжая лопотать на своем наречии.
Сердце Конана сжалось.
Они стояли на открытой ледяной площадке; прямо перед ними темнела расселина, спуск в которую обещал быть Долгим и опасным; по сторонам нависали укрытые снегом стены гор, ежечасно грозящие лавиной и камнепадом; позади осталось белое поле перевала Топор Палача… И нет ни скалы, ни пещеры, где бы путники могли укрыться от Урагана… Они попали в ловушку.
Конан растолкал друзей и, не тратя времени на подробные объяснения, приказал сворачивать лагерь.
— Все вон к тому склону, живее! Там много трещин, может, укроемся! Да не копайтесь вы! Омигус, Кром тебя порази, лошадей отвязывай!..
Налетел порыв шквального ветра, в воздухе заплясал снежный вихрь. Палатка вздулась пузырем, с одной стороны вылетели колья, и спальные мешки, подобно раненым птицам, унесло в серую круговерть. Небо мигом потемнело. Ближайшие горные вершины уже скрылись в стремительно надвигавшейся мгле.
Поторапливая спутников гневными окриками, тут же терявшимися в свисте ветра, Конан лихорадочно набивал мешки всем, что попадалось под руку. Снег залеплял глаза, ветер трепал волосы, раздувал одежду и обжигал легкие. В двух шагах ничего не было видно — лишь смутные тени мелькали вокруг.
— Веревка! — прокричал киммериец.— Надо обвязаться веревкой, не то мы потеряемся в этом аду!..
Люди сгрудились в кучу и не гнущимися от мороза пальцами затянули вокруг талии прочные узлы.
— Давайте шевелитесь! — командовал Конан и сам не слышал своего голоса.
Сквозь вой ветра до него иногда долетали обрывки фраз.
— Мы погибли, погибли… я не хочу… — стонал Толстяк.
— Клянусь Зенитомулсом… никогда… больше никогда… — с отчаянием выкрикивал Омигус.
— Тъень лао пхо… Вун ду фо… вун ду фо… — лопотала Ки-шон.
— К скале, да быстрее вы!..— возопил Конан.
Согнувшись в три погибели под напором ветра, они
двинулись к темнеющему слева склону. Кони испуганно ржали и норовили вырваться, но киммериец крепко держал их за поводья. Наконец путешественники добрались до скалы и вцепились руками в едва заметные на обледеневшем камне впадины и выступы. Завывающая, как голодная дикая кошка, пурга пыталась оттеснить их, оглушить, запутать и навеки похоронить в обезумевшей снежной круговерти… Конан повел отряд вдоль склона — туда, где, насколько он помнил, находилась глубокая, как казалась издали, трещина.
Спасительная трещина обнаружилась совершенно неожиданно, когда полуослепший киммериец уже потерял всякую надежду найти укрытие. С трудом втиснувшись в скальный разлом, над которым угрожающе нависала гранитная плита, путники тесно прижались друг к другу. Снаружи неистовствовала стихия, в бессильной ярости налетая на скалу, швыряя им в лица пригоршни ледяного крошева, стараясь добраться до жалких людишек, осмелившихся проникнуть в ее владения.
— Все живы? — отдышавшись, поинтересовался варвар.
— Нет…— донесся сквозь темноту хриплый стон Омигуса.— Я, кажется, умер…
— Луара, как ты?
Молчание.
— Луара?.. Луара!
Девушка не отзывалась.
Конан в ужасе пошарил руками вокруг — вот Ки-шон, Омигус, бывший работорговец, чтоб ему пусто было… Луара исчезла.
— Кто из вас видел ее последним?! — заорал Конан.
Его спутники промолчали. Когда началась метель, никто не следил друг за другом, все были заняты спасением только своей собственной жизни.
— Омигус, зажги огонь! Скорее!
— Погоди, Конан,— испуганно заворочался фальшивый маг. — Тут не повернуться… и не видно ни зги… и пальцы онемели… Сейчас, сейчас…
— Проклятие, нет времени! Веревку! Снимайте с себя веревку, поживее!..— Конан надежно обвязал один конец веревки вокруг пояса, а другой сунул в ладони Ки-шон.— Ради всего святого, не выпускай ее. Иначе я… Дьявол, ты же не понимаешь…
Махнув рукой, северянин направился к выходу из укрытия.
— Стой, ты что?! — закричал ему в спину Омигус.— Ты куда?! А мы? Мы же погибнем здесь без тебя!.. Мы…
Но его вопли поглотил рев бури.
Едва киммериец вышел наружу, как налетевшая снежная волна чуть не сбила его с ног. Точно огненный вихрь, ледяная пыль, несомая шквальным ветром, обжигала лицо и руки, секла кожу.
