схватил руку юноши, утонувшую в его кулаке. Кисть парнишки оказалась на удивление мягкой и нежной.
Глаза юноши по-прежнему улыбались, раздражая киммерийца. Раздался сигнал.
Конан с медвежьей силой сдавил кисть противника, намереваясь проучить его и навсегда отбить охоту к бахвальству. И тут ему показалось, что у парня вообще нет костей. А между тем, юноша приналег и рука киммерийца, дрогнув, качнулась к доскам стола. Ценой невероятных усилий Конан выровнял положение, что само по себе уже можно было считать победой, ибо все претенденты до него сдавались после первого же натиска.
Парнишка больше не улыбался. Конан воспрянул духом и перешел в наступление, но ни на йоту в этом не преуспел. Киммериец тяжело сопел и обливался потом, а его противник внешне совершенно не изменился. Только над переносицей у него залегла тонкая, еле приметная складочка.
Поединок затянулся, а соперники все еще не уступали друг другу.
В конце концов, судьи объявили ничью к великому облегчению Конана, силы которого уже начали иссякать. Откуда ни возьмись, появилось пиво, воспринятое всеми с немалым воодушевлением. Конан же гордо вернулся к своей остывшей баранине.
— Мир, киммериец!
Конан медленно поднял взгляд. Ухмыляющийся юнец стоял перед ним с кружкой в одной руке, а другую нагло протягивая ему через стол. Тощий, хрупкий, почти как девчонка, с тонкой линией чувственных губ, глубокими, широко распахнутыми карими глазами дикого олененка и белой полупрозрачной кожей, еще не знавшей прикосновения бритвы.
— А ведь я тебя знаю. Ты — Конан, верно?
В набычившемся было северянине проснулось любопытство, к тому же он с уважением отнесся к силе своего бывшего противника. Но знакомиться со всяким встречным у него просто не было времени.
— Ну, и что с того? — не слишком дружелюбно бросил он в ответ.
— Хочешь помериться силой с отродьями Младших Богов? — небрежно бросил паренек, делая вид, что не замечает, как побелели костяшки пальцев киммерийца, намертво вцепившегося в столешницу.
Первой мыслью Конана было зарубить наглеца на месте. Но он подавил это жгучее желание, решив сперва расспросить странного паренька. Убить — дело нехитрое.
Нарочито небрежно он пожал протянутую руку и кивком головы указал на место напротив себя.
Молча преломил свой хлеб и предложил половину юноше в знак примирения и доверия.
— Благодарю, — улыбнулся тот, принимая краюху.
— Откуда тебе известно о детях Младших Богов? — подозрительно спросил киммериец.
— От Игга, конечно, откуда же еще, — беспечно ответил собеседник, пожимая плечами. — Ты пустился в этот путь по слову Крома. У меня тоже, что и у тебя, дело, только поручил мне его Игг. Видишь, я откровенен с тобой.
— И чего же ты хочешь от меня, юноша, не называющий своего имени? — Конан потянулся за своей кружкой.
— О, прости! Я был неучтив. — В первый раз за этот вечер киммериец заметил тревогу, промелькнувшую на лице своего собеседника. — Мое имя Дуна.
— Откуда же ты, Дуна? Ты не ванир, и на асира не очень похож. Выговор у тебя странный, не гиперборейский, — заметил киммериец.
— Что правда, то правда, я родом из Тапио, как вы называете наши края, если, конечно, вообще о них слышали.
Конан поперхнулся пивом, услышав ответ. Откашлявшись, он повторил свой первый вопрос. Подозрительность его только возросла:
— И что же тебе нужно от меня?
— У нас одно с тобой дело, Конан. И оба мы избранники богов. Так почему бы нам не объединить усилия. Тебе нужна прорицательница Унна — едем вместе, я покажу дорогу, — без колебаний предложил юноша.
— А почему я должен тебе верить? Ты сам сказал, твой бог Игг. Безымянные — его порождения, а те, против кого иду я — дети их… Кром, запутаешься в этом родстве! Зачем же Иггу губить своих внуков?
— Ты не понимаешь, Конан, какое это страшное зло. Дети младших богов перестали чтить своих отцов и открыто выступили против них. Между ними была страшная битва. И к нашему общему горю, Младшие ее проиграли. Высшие боги не могут открыто вмешиваться в людские дела. Но мы еще можем остановить демонов… Поверь мне, Конан, я твой друг! — горячо заговорил юноша.
Киммериец надолго задумался.
Уж больно складно все выходит. И откуда этому мальчишке известно так много о делах богов, да и о нем самом тоже? Может, и правда Игг нашептал?..
С другой стороны — он говорит, что родом из Тапио. О тех местах Конан кое-что слышал, но ничего толком не знал, и честно себе признавался, что понятия не имеет, куда ему идти после Халоги.
Так почему бы и не согласиться? Только нужно будет приглядывать за этим пареньком.
— Хорошо, я согласен, — решил он наконец, и невольная усмешка заиграла на его губах, видя как по-детски наивно просиял в ответ юноша.
Они допоздна засиделись в «Быке» за кружкой доброго пива и разговором о предстоящем походе. А потом вместе пошли спать в дом кожевенника Торда, у которого Дуна снимал комнату.
Рано утром они запаслись провизией на несколько дней и выехали из Халоги через северные ворота. Конан собирался купить себе запасную лошадь, но Дуна, одевшийся по-походному практично и просто, с коротким мечом на поясе и длинным луком за спиной, уговорил его не делать этого.
— Там, куда лежит наша дорога, лошади не понадобятся. Тапио — это дремучие леса и непроходимые болота. Очень скоро и этих-то придется продать, — уговаривал он.
Три дня они ехали по дикой, почти безлюдной местности, где вековые смешанные леса, преимущественно из берез и сосен, чередовались с холмистыми полями и обширными зелеными луговинами. Дуна прекрасно знал эти места и уверенно вел своего спутника по едва приметным тропам и лесным дорогам. Он знал все броды и переправы на многочисленных речушках и ручьях. И лишь по одному ему известным приметам безошибочно находил дороги в болотах и топях. Люди здесь встречались редко, селясь на небольших хуторах, прячущихся по лесам, и в хорошо укрепленных деревушках за прочными частоколами. На проезжих чужаков они смотрели косо — на киммерийца так и вовсе, как на врага. Неохотно продавали еду, а ночевать под крышей путникам довелось только раз. Да и то в дом их хозяин не пустил, но разрешил воспользоваться сараем — бывшим курятником.
Несмотря на то, что лето стояло в самом разгаре, ночи были холодные, стылые и дождливые. Под утро путники просыпались, стуча от холода зубами. Даже привыкший к походной жизни Конан с каждым днем становился все мрачнее и молчаливее. Он с легкой досадой замечал, что его юный спутник легче переносит все тяготы и трудности пути.
На четвертые сутки под вечер, когда путешественники уже присматривали среди густого ельника удобное место для предстоящего ночлега, вдали послышался одинокий волчий вой, на который откликнулось еще несколько голосов с другой стороны леса. Конан не обратил на них внимания, но Дуна вдруг забеспокоился, тревожно озираясь по сторонам.
— Нам нужно бы поскорее покинуть этот лес, — не скрывая своего волнения, заговорил юноша.
— Волков испугался? — презрительно скривился киммериец.
— Это не волки, Конан. Так завывают оборотни, сегодня ведь полнолуние! Ты где-нибудь слышал, чтобы волки собирались в стаи летней порой?
Киммериец прикусил язык, мальчишка был прав. Вой прокатился снова, на этот раз став значительно ближе — долгий, протяжный, тоскливый. Конан невольно содрогнулся.
— За мной! — крикнул Дуна, хлестнув своего скакуна.
Конан галопом припустил за ним. Эту бешеную скачку по темному лесу ему никогда не забыть. Запад еще багровел тонкой кровавой полоской, но в лесу было уже темно. Давно наезженная лесная дорога, вся в кочках и выбоинах, представляла немалую опасность при такой гонке.
Киммериец спиной почувствовал, что их настигают, а потом увидел, как Дуна снял лук и, развернувшись в седле, наложил первую стрелу. Конан оглянулся через плечо, и руки сами потянулись к
