Соблюдая крайнюю осторожность и оставаясь вне досягаемости киммерийца, вперед выступил один из воинов, одетый побогаче остальных. Он был в добротном пластинчатом доспехе и железном островерхом шлеме, вокруг которого обвязал кусок белого полотна; цветной вендийский халат свободно накинут на плечи. Приложив правую руку к груди, хвонг почтительно заговорил на вполне сносном туранском:
— Ты должен идти со мной, чужеземец. Если обещаешь вести себя тихо, я прикажу развязать тебе ноги. Иначе этим воинам придется тащить тебя силой. — Хвонг выдержал короткую паузу и задал явно мучивший его вопрос. — Ты обещаешь мне это?
Стойкости киммерийца могли позавидовать мраморные статуи в храме Митры: ни один мускул не дрогнул на его окаменевшем лице, ни одно движение не выдало внутреннего накала. Уже вчера он был готов заглянуть в глаза смерти. Что ж, боги дали ему день отсрочки. Единственное в чем сейчас сомневался Конан — стоит ли их за это благодарить?
Не обращая внимания на боль в разбитых губах, он сплюнул в траву скопившийся во рту грязный комок земли вперемешку с кровью.
— Слово воина.
Незнакомец сделал вид, будто иного ответа и не ждал, но незаметно с облегчением вздохнул. По его знаку, двое воинов быстро разрезали ремни на ногах киммерийца и помогли ему подняться.
Конан огляделся по сторонам. Солнце едва показалось над горизонтом, но уже начинало припекать, и все живое спешило укрыться от его палящих лучей. Они стояли у озера, недалеко от места, где прошлой ночью разбили свой лагерь наемники. Весь берег был усыпан походными шатрами и палатками армии хвонгов, вокруг которых суетились сотни людей. Коневоды гнали к озеру огромные табуны, гуртовщики вели к водопою отары овец. Люди собирали палатки и нехитрый походный скарб, укладывая в цветные кибитки с высокими скрипучими колесами. По всему было видно, что армия готовилась к выступлению.
— Сюда. — Хвонг приглашающе повел рукой, указывая в сторону большого, словно царский дворец, шатра из дорогого кхитайского шелка.
Конан удивленно вскинул бровь.
«Неужто их вождь хочет меня увидеть? Тут, если вести себя умно — смерть может и подождать.»
Он уверенно зашагал вперед, насколько позволяли ему затекшие за ночь ноги. Правда, киммериец ждал, что говоривший с ним хвонг пойдет первым, но тот предпочел идти рядом с варваром, стараясь не оказаться к нему спиной. Повсюду на их пути трудилось и бездельничало множество воинов, и все они долгими взглядами провожали могучую фигуру киммерийца, с гордо поднятой головой ступавшего сквозь расступающуюся перед ним толпу. Он оставался равнодушен к враждебным или исполненным восхищения взглядам и той немой почтительности и уважению, с которым его встречали и провожали солдаты, — одинокий волк среди стаи псов. У входа в шатер процессия ненадолго остановилась. Хвонг-переводчик исчез за богато расшитым пологом, а Конан в окружении дюжины охранников остался за порогом, обмениваясь оценивающими взглядами с могучими стражниками, неподвижно застывшими у входа в покои вождя.
«Эти бы не побежали, поджав хвост», — с уважением подумал киммериец.
Когда его ввели в шатер, Конан даже зажмурился от блеска и роскоши внутреннего убранства: дорогие хауранские ковры, высокие серебряные светильники, золотые курильницы, богатое в самоцветах оружие на стенах…
«Зачем им возить с собой столько добра?» — удивленно подумал киммериец.
— Освободите ему руки, — услышал он повелительный голос и только тогда обратил свой взор на собравшихся в шатре людей.
Их было человек десять, одетых более чем скромно, но в доспехах и при оружии, которым мог позавидовать всякий уважающий себя воин.
Наверняка над ними трудились руки лучших оружейников Хайбории, как древних мастеров, так и умельцев нынешней эпохи.
Большинство присутствующих были уже далеко не молодыми людьми, исполненными чувства собственной значимости и достоинства, с убеленными сединами бородами, и шрамами на хмурых лицах. Но встречались и юноши, чьи смуглые щеки еще не знали прикосновения бритвы, с горящими вызовом взорами пронзительно карих глаз. К числу последних принадлежал и вождь хвонгов, сидевший, скрестив ноги, в центре группы на небольшом, застеленном коврами помосте — могучий богатырь с широкими плечами, высоким лбом и открытым благородным лицом.
Его простая, с виду неброская кольчуга не привлекла бы глаз непосвященных, но Конан сразу узнал боссонскую работу, славившуюся на весь мир, и едва удержал завистливый вздох. Это его властный голос повелел снять с Конана путы. Было удивительно видеть этих суровых, равнодушных к изыску и лоску воителей среди вычурной пышности шатра.
Освободившись от ремней, Конан с удовольствием расправил плечи, гордо выпрямился и твердо встретил устремленный на него проницательный взгляд вождя.
Хвонг величественно взмахнул рукой, и переводчик заговорил, поклонившись владыке.
— Знай, чужеземец, что тебе неслыханно повезло. Ты стал пленником благородного Ракшаша — первого среди хвонгских вождей. Благородный Ракшаш — величайший воитель, он восхищен твоим мужеством и доблестью, чужеземец. Поэтому он пожелал говорить с тобой.
— Воистину, ты храбро сражался, — перебил велеречивого переводчика вождь. — Я сам бы почел за честь встретиться с тобой в честном бою. Назови свое имя, чужеземец.
— Все называют меня Конан-киммериец, — спокойно ответил варвар. — Я сожалею, храбрый вождь, что случай не позволил нам скрестить клинки в эту ночь, и мы оба были лишены удовольствия.
Конан собрал всю выдержку в кулак. Он намеренно пошел по лезвию ножа, и речь его хоть и была почтительна, но слова легко можно было принять и за дерзость. Если он верно разобраться в этом человеке… Сейчас решалась его судьба…
— Ты хорошо сказал, киммериец! — Конан позволил себе немного расслабиться, услышав эти слова из уст Ракшаша, — Хоть я и никогда не слышал о твоей стране, но если все воины там такие же как ты, то твой народ достоин уважения.
— Благодарю тебя, вождь, за высокую похвалу. В краях откуда я пришел, есть много воинов, кто превзошел меня отвагой и знанием воинских искусств. В моей стране, как везде, встречаются и храбрые, и малодушные люди. Но воинская честь для киммерийца дороже всех земных богатств.
В душе Конан порадовался, что, странствуя по свету и общаясь с людьми разных сословий и званий, научился чопорной речи, высоко почитавшейся жителями Востока. Ответ киммерийца был с явным удовольствием выслушан всеми присутствующими.
— Скромность украшает воина, — почти ласково молвил Ракшаш и дружески улыбнулся варвару.
— Позволь мне спросить, о великий, — подал голос один из седовласых воителей, сидевший с правой руки от вождя.
Ракшаш милостиво кивнул головой.
— Такой герой не может быть простым воином, — заговорил старик. — Он должен вести в бой не меньше тысячи храбрецов, если, конечно, у Илдиза совсем не заплыли глаза от лести придворных вельмож.
Хвонги дружно рассмеялись, и Конан до боли стиснул зубы.
Ему совсем не понравилось, что в его присутствии плохо отзываются о человеке, которому он поклялся служить верой и правдой. Пусть даже в этих словах старика и скрывалась горькая правда.
Когда смех утих, седобородый закончил свою мысль:
— Так вот, если он большой начальник в войске Илдиза, мы могли бы получить за такого пленника хороший выкуп.
Присутствующие одобрительно загудели и закивали головами в знак согласия. Ракшаш поднял руку, требуя тишины.
— Что скажешь на это, Конан?
— Увы, великий вождь, боюсь, что разочарую тебя. Вряд ли во всем Туране найдется человек, кто дал бы за меня хотя бы медную монету. Я всего лишь десятник среди наемников, а скупость Илдиза уже вошла в поговорку в его войсках.
Собравшиеся снова засмеялись. Но не все, как успел заметить Конан, и сердце его вновь застучало тревожно; половина улыбалась лишь ради приличия.
