ухожено, чтобы оставаться красивым. А визгливый голос, от которого чесалось все внутри, никак не вязался с короной и гербом — он больше подошел бы испитой торговке селедками на задах большого рынка.
— Это невыносимо! — кричала женщина. — Я ничего не желаю слушать. Ты знаешь, к кому я приехала, голодранец? Я приехала навестить брата! Ему стоит щелкнуть пальцами, как твой хлев и ты вместе с ним исчезнете.
— Отчего бы тебе, уважаемая, сразу не поехать к брату? — гнул свое хозяин. — Постоялый двор занят.
— Осел! Я должна привести себя в порядок или нет?
— Не могу это знать, не моего ума дело.
— Животное!
Мироваль выглянул из-за плеча пристава и присвистнул.
— Боги на нашей стороне, — шепнул он. — Знаете, кто это? Графиня Этер, урожденная Дорсети. Соучастница злодеяний, лавочница, купившая титул, жена моего бедного брата. У меня есть одно желание, и я его исполню…
— Кажется, я все понял, — ответил Гаттерн. — Хорошо. Ваш ход.
— Эй, милейший! — крикнул герцог. — Впусти эту почтенную и знатную особу.
— Дорогой родственник! — воскликнула особа. — Какое счастье, что ты здесь!
Она выскользнула из паланкина и приблизилась. Ее фигура правильной полноты и очертаний все же не была привлекательной. Она казалась заемной, чужой, будто ее купили у какой-нибудь бедной красавицы. Двигалась графиня Этер очень неестественно, потому что тщательно изображала женственность.
— Вообрази, в городе новые порядки! — жаловалась она. — Меня заставили отпустить своих носильщиков и нанять этих, из здешнего цеха. А они такие нерасторопные! У брата в доме, говорят, был пожар. Я не могу его нигде отыскать. И племянник тоже пропал. Со мною приехала большая бочка с особым травяным маслом, он им приторговывает — а девать ее некуда. Я и оставила прямо у городских ворот. Ах, что я тебе говорю! Тебя, герцог, не волнует какое-то масло!
— Почему же, это интересно, — тихо произнес Мироваль.
Пристав заметил, что герцог бледен от бешенства.
— Я тебе подыграю, — шепнул Гаттерн и обратился к «графине»: — Входи и располагайся, уважаемая. Я — пристав городской стражи и беру тебя под охрану. Твой брат и его сын зверски убиты. Та же участь постигнет и тебя, если ты не будешь осторожна.
Женщина вдруг покачнулась и в обмороке упала на руки стражника.
Ее втащили наверх, в свободную комнату, и уложили на кровать.
Спустившись в залу, герцог и пристав нервно вздохнули почти одновременно.
— Близится время второго обеда, — сказал Гаттерн. — Сейчас главный обвинитель и его советник Шпигел сидят за столом в особнячке на улице Роз и ждут жаркого.
— Ну и что? — спросил Мироваль, недоумевая.
— Они не должны присутствовать на казни, — ухмыльнулся стражник. — Иначе все сорвется.
— Неужто мы подумали об одном и том же? — поразился герцог.
— Так бывает среди преступников. Хорошие сообщники действуют, не сговариваясь. Почему бы не перенять их приемы?
— И ты согласен пойти на это?
— Графиня, насколько я понял, — соучастница чудовищного зверства. По отношению к ней это будет только справедливо, — молвил Гаттерн, улыбаясь одними глазами. — Действуй, твоя светлость.
Конан оказался у стен Галпарана точно к вечерней страже.
По пути он придумал, как попасть в город, минуя ворота. Попадаться стражникам варвару вовсе не хотелось.
Под городом протекала небольшая подземная речка. Когда-то она была многоводной, и русло ее представляло собой порядочный тоннель. Однако речка захирела, и жалкий ручеек теперь еле сочился по дну этого тоннеля.
Тоннель имел несколько выходов на поверхность, один из которых был в самом центре города. Туда сваливали всякие отбросы. Оставив взмыленную лошадь на попечение кладбищенского сторожа, варвар обошел большую мусорную свалку, спустился в овраг и вошел в подземелье.
Когда-то в этой клоаке обитало целое племя отчаявшихся подонков. Отбросы человечества жили среди бытовых отбросов. Тут были свой король, свои законы, своя мораль… Они редко бывали на поверхности, но одним своим существованием очень мешали жившим наверху. Обитателей подземелья пытались истребить силами городской стражи, но ничего путного из этого не вышло. Тогда городское начальство заключило договор с неким колдуном, который приманил в подземелье миллионную армию крыс. Крысы съели всех дочиста, а потом пожрали сами себя. С тех пор тоннель был необитаем.
Конану случалось тут бывать, и он ориентировался в подземелье так же свободно, как и на поверхности. Довольно скоро он был у нужного выхода. Сверху доносился шум голосов и шарканье тысяч ног, что говорило о близости площади Примирения. Заметив решетку, запертую висячим замком, варвар выругался. Но отступать было нельзя. Внимательно оглядев решетку, Конан заметил, что она просто врыта в землю. Ухватившись за осклизлые прутья, варвар рванул их посильнее, и спустя мгновение выход был открыт.
— Как хорошо, что все подрядчики — жулики, — пробормотал Конан себе под нос. — Честный подрядчик укрепил бы решетку камнями, и возиться пришлось бы долго.
Толпа у помоста собралась значительная. Конан распихивал ее локтями и подбирался поближе к месту казни. Четкого плана у него не было. Если герцог не смог освободить Зонару, то ему придется в одиночку нападать на целый отряд стражи, а потом еще и спасаться. Толпа тогда послужит хорошим прикрытием — в ней можно легко затеряться. Но сейчас она очень мешала.
Впрочем, Конан протискивался сквозь нее столь бесцеремонно и яростно, что ему скоро стали уступать дорогу. К тому же после пребывания в городской клоаке одежда варвара источала тяжелые запахи, и горожане стремились отойти от него подальше.
Выбрав место, откуда удобнее будет броситься в атаку, Конан стал ждать. За его спиной оказался громоздкий паланкин, весь увешанный разноцветными гербами.
На помосте тем временем палач в блестящем черном фартуке и маске демонстрировал публике свои зловещие приспособления — клещи, уже раскалившиеся на угольях, нож с волнистым лезвием и тяжелый, остро отточенный топор.
Распорядитель казни с озабоченным видом бегал через оцепленный, свободный от толпы участок между помостом и трибуной городского магистрата. Во-первых, почему-то задерживалась повозка с приговоренной, во-вторых — опаздывали главный обвинитель и его советник.
Послышался нарастающий гул толпы, и распорядитель вздохнул с облегчением — везли преступницу. Очевидно, страх приближающейся смерти заставил ее сопротивляться — она была связана по рукам и ногам. На голове у нее был плотный серый мешок. На помост осужденную буквально внесли на руках.
Бургомистр махнул распорядителю рукой — пора начинать. А главный обвинитель завтра получит строгий выговор. Распорядитель торжественно вскрыл свиток с приговором и, надсаживаясь, стал читать:
— «С поличным пойманная воровка Зонара признана виновной в убийстве Дорсети, отца и сына, а также солдат охраны, числом семнадцать, и предается казни!»
Осужденная завизжала очень громко и забилась в руках палача, который собирался снять с нее веревки.
— Я не Зонара! — кричала она. — Я никого не убивала! Отпустите меня!
Конан остолбенел: даже когда Зонара очень сердилась, ее голос был не так противен.
Палач выдал ей затрещину, и она перестала кричать и дергаться, только глухо скулила. Развязанные руки бессильно повисли вдоль тела. Заплечных дел мастер сдернул мешок с головы жертвы, показалось ее лицо, опухшее, заплаканное, расплывшееся.
— Я — сестра Дорсети, — сказала она плачущим шепотом.
— Конечно, золотко мое! — ответил палач и сорвал с нее рубашку.
— Кром! — не удержался Конан. — Это не она!
