— Неудобно: я участвовал, мне и писать. Лучше вы.
— Получится ли? Никогда не пробовала в газету писать. А вам — раз плюнуть. За моей подписью. Идет?
— Ну, так можно.
6
И действительно, дом ее оказался в пяти минутах ходьбы.
Втроем они еле поместились в коридорчике однокомнатной квартиры. Первой разделась Нелли Васильевна. Извинилась:
— Я вас оставлю, пойду погляжу, везде ли у меня порядок.
Комната была обставлена со вкусом. Два мягких кресла на роликах, темно-коричневый раздвижной стол, деревянная кровать, накрытая дымчатым — под цвет кресел — покрывалом. Две стены — в коврах. В серванте-стенке стояла хрустальная посуда — рюмки, фужеры, вазы, розетки, всевозможные салатницы и конфетницы. Небольшая полочка отведена книгам. Шуклин пробежал взглядом по корешкам: А. Толстой — «Петр I», Жюль Верн — «Таинственный остров», П. Проскурин — «Судьба», И. Байгулов — «Межсезонье», В. Дудинцев — «Не хлебом единым», стихи А. Блока, Д. Бедного, В. Радкевича, сборник «Восхождение»… Довольно пестрый подбор, отметил Федор, наверное случайный.
Севастьянов как зашел, так сразу же плюхнулся в кресло. Вытащил сигарету, закурил. Нелли Васильевна достала из серванта тяжелую хрустальную пепельницу.
— Пожалуйста, — поставила ее перед Дмитрием Ивановичем. Заметив, что Шуклин рассматривает книги, сказала: — Я отсталая женщина, чаще пользуюсь библиотекой. А эти — в основном подаренные.
Она метнулась к шифоньеру, не глядя, отыскала скатерть с большими синими квадратами, подала ее Шуклину.
— Помогайте, стелите.
И скрылась в кухне.
Севастьянов достал с полки «Судьбу» и начал перелистывать этот толстый роман.
А Шуклин не знал, чем заняться.
— Требуется помощник, — вдруг услышал он голос с кухни.
— Командуйте мной, — мигом предстал пред очи Нелли Васильевны Шуклин. Что-что, а готовить закуску он любил. Для него более торжественным был процесс подготовки к застолью. Наталья его в этом смысле беды не знала: Федор, если ожидали гостей, не меньше ее в кухне суетился. И не просто суетился, а с толком.
Нелли Васильевна положила перед Федором доску, палку копченой колбасы, нож.
— Режьте.
— Это я с удовольствием.
Она жарила яичницу, готовила мясной салат, протирала вилки, ножи, тарелки. Передвигаясь по кухне, Нелли Васильевна нет-нет и задевала Шуклина плечом, грудью, руками. А когда увидела горку тонко нарезанной колбасы, чмокнула Федора в щеку:
— Вы молодчик у меня!
Федор зарделся: как сына хвалит она его. А какой он ей сын? Ему сорок, и она не моложе. Это ведь полнота ей годы прибавляет. А так она…
И чтобы она почувствовала в нем равного, Федор, нарезав колбасы, подошел к ней сзади и положил ладони на ее плечи. Наклонившись к самому уху, спросил:
— Чем еще прикажете заниматься?
Нелли Васильевна, как кошечка, потерлась щекой о его руку.
— Теперь режьте хлеб. — И, выключив горелку, она положила на его руки свои мягкие ладони.
Прошло около минуты. И когда она сняла ладони и повернулась к нему, по ее дрожащим губам Федор понял: добром сегодняшнее гостевание не кончится.
Он нарезал хлеба, положил его в хлебницу, по-солдатски отрапортовал:
— Приказание выполнено!
Она стояла к нему спиной, и Федор снова положил ей на плечи руки (будь что будет, сегодня он собой не управляет!), притронулся щекой к ее щеке.
И тут взорвался Дмитрий Иванович Севастьянов.
— Всё, — услышали они в кухне его голос, — я ухожу! Мне тут делать нечего!
И он ринулся в коридор — одеваться.
Нелли Васильевна — за ним, приговаривая:
— Да вы что? А посидеть?
Федор стоял как вкопанный, ничего не понимая. С чего это Севастьянов задумал уходить? Может, пойти уговорить его?
Шуклин поднял голову и увидел свое отражение в трельяже, стоявшем в комнате возле кровати. Все ясно: Дмитрий Иванович в зеркало наблюдал за тем, как он, Федор, положил Нелли Васильевне руки на плечи. И, видать, приревновал. Еще и не было-то ничего между ними, а он: «Я ухожу!» «Уступлю я ее тебе, уступлю, Дмитрий Иванович, — под шум в коридоре думал Шуклин. — Только оставайся, не пори горячку. Откуда я знал, что у вас давняя дружба, а может, и любовь? Мне вообще казалось, что вы незнакомы… Вон отчества путали…»
Он сделал шаг к закрытой двери.
«Впрочем, стоит ли уговаривать? Любовью, кажется, тут и не пахнет. Не зря ведь Нелли Васильевна ко мне больше жалась. И там, в кабинете, и тут, дома. А он — сразу в кресло, за книжку. Полагает, наверное, что имеет на нее вечное право. Не хватает ему медсестры Зои, которой уже не год и не два крутит голову на виду у всей медсанчасти. А Нелли Васильевна, видать, не из кротких. Власть над собой не потерпит. Как она его звезданула там, в кабинете: „Старый хрыч!“»
Грохнула входная дверь.
Из коридора, тихо ступая, вошла раскрасневшаяся Нелли Васильевна.
— Ушел, дрянь такая. Ишь, он еще обзывать меня вздумал! Кобель несчастный… Ладно, — взяла себя в руки Нелли Васильевна, и лицо ее снова засияло добродушной, приветливой улыбкой. — Вы, Шуклин (она впервые назвала его по фамилии, но в ее мягком голосе не было официальности, наоборот — ощущалась теплота), надеюсь, не уйдете?
— Разве от такой женщины можно уйти?
— От такой? Не от той, как меня обозвал этот?.. Вы слышали?
— Нет, я не слышал. Но ничего худого о вас у меня и в мыслях нет.
— Тогда — за стол!
— У вас получаются команды.
— Еще бы! Всю жизнь с пионерами… Прошу.
Она поправила чуть сбившуюся высокую прическу и села в кресло, где пять минут назад сидел Севастьянов.
— Открывайте, — показала она взглядом на бутылку. — Ох и мужики нынче пошли — совсем перестали за дамами ухаживать.
Федор наполнил рюмки до краев.
— За что? — спросила Нелли Васильевна.
— За нас, — не думая, ответил Шуклин и сквозь очки посмотрел на Нелли Васильевну — как она отнесется к этому тосту?
Она не возражала: поднесла рюмку к полным, красиво очерченным губам.
Едва прожевали по кусочку сыра, как раздался телефонный звонок.
— Не подходите — он, — сказал Федор.
Но Нелли Васильевна уже сорвалась с кресла.
— Алло!
Минутная пауза — и она положила трубку.
— Он, вы угадали. Вот гад, вот гад, — скороговоркой возмущалась Нелли Васильевна. — Знаете, что он сказал? Всяко обозвал меня… Вот гад, вот гад…
— Не подходите больше, иначе я уйду, — всерьез предупредил Федор.
— Извините, теперь с места не сойду… Вы, кстати, его давно знаете?
— Несколько лет.
— Он всегда такой беспардонный?
— Этот грех водится за ним… А вы с ним когда познакомились? — в свою очередь спросил Шуклин.
— О-о, это целая история! Хотите расскажу?
— Если история не секретная.
— Ни капельки.
Они, не сговариваясь, подвинули ближе друг к другу кресла на колесиках.
— За нас?
— За нас.
— Давайте на «ты».
— Давайте.
