Бык медленно подошел к воротам и сильно ткнул рогами приоткрытую створку. На землю посыпались щепки и мокрая труха. Створка как будто нехотя отворилась, и бык затащил повозку во двор.
Они стояли посреди большого двора, кое-как замощенного выщербленными камнями. Бык понурил голову и словно уснул, а Конан, отойдя на пару шагов от повозки, с изумлением стал осматриваться:
– Клянусь Кромом, такого я еще не видал! Ну и домина! Кто же здесь живет, хвост Нергала ему в глотку?!
Дом действительно поражал своей величиной и нелепостью. Казалось, его строили пьяные великаны, чтобы потом уйти и навсегда забыть о нем. Стены были сложены местами из грубо обтесанного камня, а где и просто из валунов. Узкие окна, расположенные как попало, зияли пустыми дырами, лишенные переплетов и ставень. Лишь три окна внизу были прикрыты трухлявыми ставнями, да входная дверь еще была цела, наверное, благодаря широким железным полосам, набитым крест-накрест. В левом крыле дома возвышалась квадратная башня, похожая на исполинскую голубятню. На уцелевших кое-где остатках черных стропил еще виднелась черепица, но ясно было, что ей уже недолго осталось украшать этот дом. Круглая башня, торчащая справа, сохранилась лучше. Узкие, как бойницы, окна, прорезавшие грубую складку стен, тоже не имели уже ни рам, ни ставень, зато крыша здесь была почти целой. Середина дома, длинная, как сарай, тоже лишь местами сохранила кровлю. Как раз там, где были закрытые ставнями окна, стропила были покрыты гнилой соломой, кое-где для верности придавленной камнями.
Да, время, ветер и дождь хорошо потрудились, превращая нелепый дом в груду развалин, и им осталось поработать совсем немного, чтобы довести дело до конца!
Конан запустил руку в мокрые волосы, еще раз удивленно оглядывая диковинный дом. Бык, подтащив повозку поближе к дверям, остановился и протяжно замычал. Внутри дома послышались тяжелые шаги, кряхтение, и дверь, чуть не слетев с петель, распахнулась от мощного пинка.
На крыльцо, пригнув голову, чтобы не расшибить лоб, вышел великан, раза в полтора выше Конана. Глядя на него, киммериец опять, было, схватился за отсутствующий меч и шепотом выругался.
Потягиваясь и зевая, на него смотрело сонными бесцветными глазами огромное существо с телом, покрытым жесткой щетиной. Гнилые зубы торчали из разинутой пасти, громадные черные от въевшейся грязи руки скребли волосатую грудь. На нем были надеты лишь сильно потертые короткие штаны из грубой кожи, да на поясе болтался огромный нож. Босые черные ноги с мозолями, жесткими, как копыта, могли, наверное, ходить по самым острым камням.
Великан опустил глаза, увидел Конана, угрожающе сжавшего кулаки, и хрипло расхохотался:
– Охо-хо-xo! Хо-хо-xo! Ты только посмотри, Хозяйка, кого притащил сегодня этот бездельник! Да иди же скорей, мы сегодня с добычей! – Он, все еще булькая от хохота, подошел к быку и, наклонившись, принялся его распрягать.
– Эй, дохлятина, а где же солома?! Куда делась солома, я спрашиваю?! Ты посмел ее сожрать, мешок с костями? И так от тебя одно разорение, только и знаешь, что жрать! – И град ударов и пинков обрушился на несчастную скотину.
Бык, не пытаясь убежать или увернуться, покорно снес все пинки и понуро вошел в полуоткрытую дверь. Повозка осталась сиротливо стоять посреди двора, а великан снова завопил:
– Хозяйка, ну где ты там копаешься? Иди скорей сюда, да неси сеть – у нас богатая добыча!
Слушая эти вопли, Конан весь напрягся и начал потихоньку отступать к воротам. Но великан с неожиданным проворством опередил его и отрезал путь к отступлению.
– Да где ты там, в подпол, что ли, провалилась?! Тебе говорю – иди скорей, а то он улизнет!
На его крики из дома не спеша вышла такая же, как он, безобразная великанша. Юбка из давно потерявшей цвет толстой материи едва прикрывала колени, открывая могучие волосатые ноги с такими же черными мозолями, как и у ее мужа. Огромную трясущуюся грудь обтягивал кожаный жилет, туго зашнурованный в талии. Жесткие космы, собранные в пучок на макушке, были украшены жемчужным ожерельем и торчащими во все стороны драгоценными заколками. Сверкающие драгоценности выглядели так нелепо на ее уродливой голове, что Конан, засмотревшись, не сразу заметил перекинутую через плечо великанши сеть.
Когда он отпрянул в сторону, было уже поздно – брошенная ловкой рукой сеть накрыла его, и оба великана захохотали, любуясь, как он яростно пытается освободиться. Замотав добычу потуже, они взвалили её на плечи и понесли в дом. Там, не церемонясь, вытряхнули из сети на пол и с грохотом опустили решетку.
Конан тут же вскочил на ноги и, рыча, бросился на прутья. Великаны стояли рядом и смеялись, скаля кривые желтые зубы.
– Глянь, глянь, Хозяйка, как кидается! Молодой, сильный! Ишь, ты, какую добычу Гоц сегодня отхватил! Если бы он по дороге не сожрал всю солому из повозки, я бы ему, пожалуй, подкинул охапку… Смотри, глазами-то, глазами как сверкает!
– Слышь, Хозяин, а может, нам его прямо так поджарить, а? Гляди, какой крупный, и мяса на нем много… Я бы мигом приготовила… Правда, там еще с прошлого раза осталось, но так хочется свеженького!
– Еще чего! Прямо так! Да это нам на один раз! Нет уж, доедим, что есть, а этого надо откормить. Фу, я что-то устал его тащить. Где там у нас вино? Быстро неси сюда кувшин и все, что осталось!
Он, развалясь, сел на лавку у громадного стола из кое-как обструганных брусьев, а Хозяйка, бросив на Конана жадный взгляд и облизнувшись, грузно пошла внутрь дома.
Вскоре она вернулась с охапкой полусгнивших дров и, бросив их на пол у громадного почерневшего очага, проворчала:
– Дрова кончаются… Слышишь, Хозяин, скоро дичь не на чем будет жарить! Съезди завтра на Гору за дровами! Да ты уснул, что ли?! – И она угрожающе замахнулась поленом.
– Ну, ну, потише, не видишь, я устал! Вот отдохну денек-другой, тогда съезжу!
– А этого на чем жарить будем? – Она кивнула в сторону Конана. – Ты же знаешь, я сырого не ем! Я тебе не какая-нибудь дикарка! Я из приличной семьи! – Ее голос перешел на пронзительный визг, и полено уже было готово опуститься на всклокоченную голову Хозяина.
– Да успокойся, моя красавица! Так и быть, я завтра поднимусь в башню, наломаю ставень. Там еще много осталось. А потом, когда отдохну, тогда и съезжу… А сейчас давай, клади полено в очаг и разводи огонь, ужинать пора!
Поворчав еще немного, Хозяйка побросала дрова на решетку очага и разожгла огонь. Ярко вспыхнувшее пламя осветило все углы огромной, не меньше пиршественного зала, комнаты, посреди которой сидел за столом, клюя носом, великан.
Конан, убедившись, что тот не обращает на пленника никакого внимания, осторожно подошел к решетке и огляделся.
Пламя жадно пожирало трухлявые дрова, его отблески играли на грубой кладке стен и, черных от копоти, балках потолка, отбрасывая шевелящиеся тени. Кроме стола, двух лавок и громадного топчана в дальнем углу, в комнате ничего не было. А Конан был посажен в небольшую нишу без окон, отделенную от комнаты крепкой железной решеткой. Напротив него, в такой же нише, только без решетки, понуро стоял бык и жевал губами, наверно, вспоминая давешнюю солому.
Конан оглядел комнату еще раз и в углу, противоположном тому, где стоял топчан, увидел лежавшую на полу приставную лестницу из толстых брусьев. Он поднял глаза и под самым потолком заметил небольшую, на удивление добротную дверь. Когда-то к ней вела лестница, но сейчас только обгорелые концы ступеней, торчащие из стены, напоминали об ее существовании. Эта маленькая крепкая дверь с блестящими коваными накладками и большой замочной скважиной невольно привлекала внимание: снова и снова разглядывая комнату, киммериец все время поднимал глаза в тот угол.
Послышались тяжелые шаги и приглушенное ворчание. Кособокая дверь, ведущая куда-то внутрь дома, с жалобным скрипом распахнулась, и вошла Хозяйка с двумя кувшинами вина. С размаху бухнув их на стол и поглядев на сонного Хозяина испепеляющим взглядом, она достала с полки около очага большое блюдо и два кубка. Плеснув в один из них вина, жадно стала его пить. Не открывая глаз, Хозяин потянул к себе кувшин. Хозяйка сердито хлопнула его по рукам:
– Сколько раз тебе говорить, пей из кубка! Вечно ты норовишь присосаться к кувшину! Нет, не зря меня матушка отговаривала, когда я решила стать твоей Хозяйкой! Права она была, когда предупреждала: «Он
