громкий с переливами свист. Разбойники изобразили отступление, пустив коней с места в галоп. Теперь Радхар думал лишь о том, как ему уцелеть от мелькающих тут и там конских копыт. Да еще этот туранец, что так ловко спешил его, кружился рядом, словно коршун над кроликом. Дважды он пытался достать Серого саблей, но тому каким-то чудом удалось отразить удары, отделавшись глубокой царапиной через весь лоб.
Ухмыляющийся туранец низко свесился с седла и пошел на третий заход. Радхар мысленно простился с жизнью, но неожиданно лошадь противника понесла его прочь с безвольно обмякшим на спине седоком. Шпион с трудом поднял голову, глаза его заливала кровь. Сверху на него не мигая смотрел холодный взгляд киммерийца. Несколько долгих мгновений они мерили друг друга взглядом, а затем Конан протянул ему руку. Сейчас Радхар бы предпочел, 'чтобы это была вендийская кобра, но жажда жизни заставила его вцепиться мертвой хваткой в руку варвара. Могучим движением плеча Конан вырвал его из-под лошади и щвырнул на седло перед собой. Рывок отозвался дикой болью в ноге, и шпион потерял сознание. Достигнув неровного строя разбойников, северянин грубо сбросил потерявшего сознание Серого на руки подбежавшим воинам.
— Глаз с него не спускайте, головой отвечаете! — рявкнул он, поворачиваясь лицом к противнику.
Уловка мунган не совсем удалась, кое-кто из разбойников не успел отойти, завязнув в строю туранцев, многие из которых потянулись за отступающим врагом. Но главное было достигнуто — мунгане плотно сбились в один кулак, а их противник представлял собой рыхлую, беспорядочную толпу. В распоряжении разбойников было всего несколько коротких мгновений. Благодаря своей прославленной выучке, конница Ездигерда могла сомкнуть ряды за считанные удары сердца. Но своего шанса мунгане не упустили.
Воздух наполнило басовитое гудение тяжелых стрел, сотнями пронзивших предрассветный сумрак. Колышущаяся масса туранцев представляла собой отличную мишень. Лучники в яростной спешке рвали тетивы луков. Неважно куда попадает стрела — в коня или всадника, неважно, какую рану она нанесет: лишь бы вывести врага из строя, заставить его зубами скрипеть от боли, не дать сомкнуть стальные ряды.
Смертоносный шквал продолжался недолго, пока не кончились стрелы в колчанах. Но эти мгновения стали для туранцев настоящим кошмаром. Небольшие круглые щиты не могли защитить их от тучи стрел. Люди и лошади валились десятками. О тела павших спотыкались и падали на землю ошалевшие, еще не задетые стрелами кони, подминая под себя седоков.
Однако, несмотря на потери, туранцы были еще сильны, но и натуре киммерийца, которого никто не мог бы упрекнуть в трусости, была противна сама мысль об отступлении. Он оглядел свое пестрое воинство, прочтя в десятках лиц непоколебимую решимость, и скомандовал атаку.
Мунгане налетели на не успевших опомнится туранцев, словно стая голодных демонов, с диким воем, визгом, хохотом, в которых не было уже ничего человеческого…
Мунгане разбрелись по полю, отыскивая раненых и обирая мертвые тела. Все были заняты делом. Никто не проявлял восторгов по поводу одержанной победы: сказывалась усталость и сознание того, что разгром туранцев дался им слишком дорогою ценой — треть войска пала во время последней атаки, когда в тесноте и давке пошли в ход ножи и зубы. Туранцы дрались отчаянно, но не выдержали и бросились бежать.
Почти все они полегли, мунгане гнали их несколько лиг. Только единицам удалось скрыться в джунглях.
Посланные Конаном разъезды прочесывали лес и берег моря. Приказ киммерийца был суров и прост: ни один туранец не должен добраться до форта Дугари, прежде чем до него доберутся разбойники.
Конан молча стоял у своего шатра, который каким-то чудом уцелел во время побоища. Настоящие горы из трупов громоздились неподалеку, а здесь лежали только два тела. Стиснув зубы, северянин вошел в палатку, и вышел через некоторое время, уже не в набедренной повязке, а полностью одетый в походный костюм. По каменному лицу, было трудно судить о том, что творилось в его душе, лишь сузившиеся темно- синие глаза говорили о кипевшей в ней боли и ярости.
С утра у киммерийца все валилось из рук. Он чувствовал смертельную усталость, а тело ломило так, будто его ночь напролет топтала вся туранская конница. Кусок мяса не лез в горло, и даже аквилонское вино казалось кислым, а уж такого с ним раньше никогда не бывало. Вспоминая события минувшей ночи и сопоставляя их, Конан сделал для себя единственно верный вывод — предательство! Взмахом руки варвар подозвал к себе одного из своих помощников. Тот подошел, держась рукой за распухшую скулу.
— Приведи ко мне Радхара, я хочу поговорить с ним! Можешь привязать его за хвост лошади, если он сам не пожелает идти! — строго приказал варвар и скрылся в шатре.
Нимало удивленный таким приказом и гневным голосом вождя, помощник со всех ног бросился на другой конец лагеря.
Некоторое время спустя, Радхар, опираясь на обломок копья, вошел в палатку киммерийца.
Конан с мрачным видом сидел на сундуке, поигрывая кинжалом. При появлении шпиона он оторвался от своего занятия и взглянул ему прямо в глаза. Сердце Серого заледенело: в синих глазах северянина бушевала буря, какие только и можно представить в суровых и негостеприимных краях, откуда киммериец был родом.
— Из-за тебя погибли мои люди… Готов ли ты принять смерть, как мужчина? — спокойным голосом спросил он.
— Ты спас мне жизнь вчера, чтобы лишить сегодня? — гордо вскинув голову, вопросом на вопрос ответил Серый.— Теперь я твой должник.
Конан вздохнул, покачал головой.
— Ты станешь отрицать свою вину? Это недостойно тайного советника владыки Турана. Слышал, Ездигерд тебя очень ценит?
Радхар не сразу нашелся с ответом, ошеломленный осведомленностью киммерийца. А когда заговорил, то слова давались ему с трудом:
— Жаль, что ты поссорился с Илдизом. Сейчас был бы уже эмиром. И давно ты меня разгадал?
— В бою,— коротко бросил Конан.— Не нужно быть большим мудрецом, чтобы сопоставить цепь событий. С первых дней ты искал со мной драки, чтобы после занять мое место, а без меня эта армия развеется в прах; ты попытался навязать мне ложный план взятия Дугари — я знаю эту местность, там нет подземного хода; а вчера ты отправил гонцов за подмогой, но вместо них пришли туранцы. Нужно ли еще продолжать?
— Достаточно! Все верно… Ты выиграл, киммериец, я искренне восхищен тобой. Жалею, что нам не суждено стать друзьями.
— Ты тоже нравился мне, Радхар. Вчера мы дрались плечом к плечу, и я спас почти друга. Сегодня пришло время ответить за свое предательство… А ведь ты мог ударить мне в спину.
Серый молча проглотил прозвучавшую в словах варвара насмешку и, поборов свою гордость, твердо сказал:
— Я твой должник, Конан. Пусть ты и спас мне жизнь лишь для того, чтобы предать лютой смерти, но прежде, чем предстать перед Эрликом, я хочу вернуть тебе долг.— И тут Радхар, повинуясь какому-то внутреннему порыву, рассказал киммерийцу о черной старухе с окровавленным топором, и древних поверьях юэтши.— Тот поцелуй — проклятие богини, которое исполнится до новолуния. Можешь не верить мне, но чем-то ты прогневал Деркэто.
К концу рассказа варвар уже нервно расхаживал по шатру. Вид его был взволнован, лицо посерело.
— Ерунда! — крикнул он, останавливаясь перед Радхаром, и пронзая шпиона колючим взглядом.— Ты лжешь, спасая свою жизнь! Как мог ты видеть то, чего не видели больше ничьи глаза!?
— Все очень просто — ведь я юэтши,— выдерживая взгляд киммерийца, невозмутимо ответил Радхар.— Иногда боги являются своим детям.
— Юэтши? Ты — юэтши?! — поразился Конан, бессильно опустившись на лежанку.— Клянусь Кромом,
