Луна, тускло светившая сквозь просветы быстро летящих облаков, позволила путникам оглядеться: никого больше на поляне не было.
Подъехав ближе, они разглядели старую женщину с прямыми космами седых волос. Выбиваясь из-под головного убора, который мог когда-то принадлежать знатной даме, они свисали вдоль впалых щек. Платье, в трепещущем свете костра казавшееся красновато-бурым, было под стать головному убору — потертое и измятое, со следами частых лесных ночевок. Обхватив худыми руками колени, женщина неподвижно сидела у затухающего костра, даже не повернув головы на звук шагов.
Конан спешился, снял с коня поклажу и ослабил подпругу. Пока Бёрри возился со своей кобылой, киммериец, прихватив дорожный топорик, быстро прошелся вокруг поляны, насобирал целую кучу хвороста и разрубил несколько толстых обломанных веток. Вскоре костер весело запылал, они сели рядом, а женщина впервые шевельнулась, подняв голову и взглянув в их сторону.
Худое изможденное лицо с впалыми щеками и тонкими, почти бескровными губами могло бы показаться совсем безжизненным, если бы не глаза. Живые и горячие, как уголья, выхваченные из костра, они быстро скользнули по их лицам, а потом женщина снова замерла, завороженно глядя на огонь.
Однако, когда Бёрри стал выкладывать из мешка припасы, готовясь славно поужинать, женщина снова повернулась к ним, следя горящими глазами, как растет на вышитом полотенце гора снеди.
Конан, притащив еще охапку сухих веток, бросил их в стороне и, покосившись на тощую суму старухи, негромко сказал:
— Давай-ка, мать, садись поближе, поужинаем. Твой огонь — наше угощение. Садись, садись, ночь длинная, а путь еще дольше.
Не заставив себя упрашивать, она улыбнулась благодарной улыбкой, обнажив совершенно целые зубы, и сразу исчез мрачный блеск черных глаз, все лицо, смягчившись, стало как будто моложе.
Бёрри пододвинул к ней полный кубок, а сам привычно присосался к широкому горлу дорожной фляги. Старуха протянула дрожащую руку к ломтю хлеба, взяла большой кусок жареного мяса и с жадностью принялась есть. Похоже, не часто на ее долю выпадала такая удача.
Конан пил вино кубок за кубком, жевал мясо и думал о чем-то своем, нахмурившись и неотрывно глядя на пламя. Поеживаясь от настороженной тишины густого леса, нарушаемой лишь треском горящих сучьев, Бёрри наконец не выдержал:
— Куда идешь-то, старая? Тебе бы дома сидеть да внуков нянчить, а ты по глухим лесам бродишь, да еще с пустой сумой! Глядишь — сама кому-нибудь на ужин достанешься, здесь места такие, уж я-то знаю…
Старуха, снова улыбнувшись молодой улыбкой, покачала головой и ответила неожиданно мягким голосом:
— В этих лесах меня ни один зверь не тронет, я тут каждую тропку знаю. А иду я, как и вы, в Редборн. Спасибо, что накормили, теперь путь полегче будет.
— А откуда ты знаешь, что мы тоже идем в Редборн? — Бёрри, не дожевав кусок, удивленно воззрился на старуху. Та, слегка откинувшись назад, вдруг засмеялась так весело, что Конан, подняв голову, тоже невольно улыбнулся.
— Так ведь здесь всего одна дорога, дружок, и, кроме как в Редборн, больше никуда не попадешь!
— Ну и болван же я! Конечно, куда еще можно ехать по этой дороге! Эх, Конан не всегда твой попутчик блещет умом и сообразительностью, но уж что есть, то есть…
— Ладно, не прикидывайся убогим. Когда надо, — ты соображаешь не хуже какого-нибудь государственного советника. Плесни-ка мне еще, а то загреб себе всю флягу, до нее и не дотянуться.
Хлебнув, варвар повернулся к старухе и спросил:
— Тебя как зовут-то, мать?
— Мергит… Называй меня Мергит, киммериец…
— Ну, так налей и Мергит, советник, раз уж ты у нас виночерпий! Да не прикладывайся к фляге так часто, а то и на половину ночи не хватит.
Мергит, отпив вина, спросила:
— А зачем вы едете в Редборн? Скрипнув зубами, Конан ответил:
— Дело у нас… Важное дело к новому хозяину поместья, барону Ферндину.
Бёрри, сплюнув, подтвердил:
— Да, очень нам надо с ним повидаться, и как можно скорее!
При упоминании барона Ферндина старуха резко отставила кубок, глаза ее, смотревшие куда-то поверх их голов, злобно блеснули. И в то же мгновение из глубины леса, то нарастая, то почти умолкая, раздался многоголосый волчий вой.
Подозрительно глянув на старуху, снова принявшуюся за еду, Конан пододвинул поближе длинную толстую ветку. Бёрри мелко затрясся, чуть не уронив в огонь полупустую флягу.
Мергит, словно ничего не заметив, снова завела разговор:
— Возвращаюсь вот из Мэноры, уж очень захотелось праздник посмотреть… А то тихо в Редборне, тоскливо без хозяина… без барона Дисса… Вы знавали барона и его сыновей? — Она вдруг пристально взглянула в глаза Рыжему Бёрри.
— Д-д-да, знавал, и даже гостил у него когда-то… Но все они так таинственно и внезапно умерли…
Горько засмеявшись, старуха затрясла головой:
— Ты прав, Рыжий, таинственно и внезапно… И уж я-то знаю, отчего они все отправились на Серые Равнины, я-то знаю! — И, отвернувшись, она снова замерла, глядя в темноту, царившую под пологом ночного леса.
Резко подняв голову, словно очнувшись от тяжелого сна, Конан весь подобрался, как зверь, готовый к прыжку, и, осторожно коснувшись ее плеча, спросил:
— Расскажи, что там случилось. Мне очень нужно знать, отчего умер старый Дисс и куда делась его семья… Их всех убили? Кто их убил? Скажи, раз знаешь!
Стряхнув с плеча руку киммерийца, Мергит глухо ответила:
— Рассказывать такое ночью — только тревожить духов Тьмы! Но если хочешь, я расскажу об этом днем… При одном условии: ты поможешь мне добраться до Редборна. Вон у тебя какой жеребец, он и не заметит лишнего седока. А то, чего доброго, протяну ноги где-нибудь тут в лесу, и некому будет меня схоронить…
— А что же ты тогда потащилась в город на праздник? — Бёрри, сам того не замечая, доедал уже третий кусок мяса, с опаской поглядывая на странную старуху. Она вдруг круто повернулась и, глядя прямо в глаза киммерийцу пылающими от ярости глазами, хрипло засмеялась:
— Да вот очень уж хотелось посмотреть, как проклятого Ферндина вышибут из седла на Турнире… и, может быть, проткнут мечом горло… да, да, проткнут горло!
Конан, вздрогнув, закашлялся, а у Бёрри задрожали руки и отвисла челюсть. Вдруг его глаза широко раскрылись, и он, лязгнув от страха зубами, схватился за суковатую палку, тоже предусмотрительно приготовленную на всякий случай: на поляне, как из-под земли, появились семь черных теней и неслышно стали приближаться к костру. Конан вскочил, выхватив меч, и крикнул Рыжему:
— Хватай головню и гони их от костра, а я сейчас с ними по-своему…
— С-с-слушай, К-к-конан, чтоб мне провалиться, это не волки! — Бёрри, все еще стуча зубами, разглядел, что звери, не обращая на них внимания и не пугаясь, спокойно приближаются к костру.
— К-р-ром! И правда, собаки, Нергал их раздери! Тьфу, напасть, откуда им взяться ночью в такой глухомани?
Собаки подошли ближе и, поглядывая на людей умными глазами, полукругом улеглись вокруг костра. Это были огромные черные пастушьи псы, каждый из которых мог запросто разделаться с волком.
Лошади, привязанные неподалеку от костра, не обратили на них никакого внимания: мирно пофыркивая и звеня уздечками, они все так же щипали траву, изредка переступая ногами.
Смех старухи вывел приятелей из оцепенения.
— Не бойтесь, мои детки смирные, если мне ничего не угрожает! Поэтому я и не боюсь ходить по лесам одна, вот только сил уже маловато…
