победитель, помимо герцогской награды, получал и еще один драгоценный приз — от прекрасной Лавинии.
Молодая герцогиня была такой же отважной и страстной на ложе любви, как ее избранник на поле боя. И рыцари, удостоившиеся подобной награды, на следующий год снова рвались в бой, чтобы опять заслужить ее благосклонность.
Интересно, кто на этот раз добьется победы? Герцогиня тихо засмеялась, вспомнив юного Брайна, столь неукротимого в бою и так неискушенного в любви. Тогда они на несколько дней уединились в глубине леса, в одном из многочисленных охотничьих приютов, пока герцог и все его гости пропадали в диких чащах, загоняя оленей.
Стоя у открытого окна, глядя вдаль, на зеленые холмы и темные рощи, молодая герцогиня с радостью думала о предстоящем празднике и турнире. Легкий ветерок, нежно играя выбившейся из прически темной прядкой, ласкал стройную шею, румянил щеки, манил туда, на простор. Ей хотелось чувствовать себя беззаботной, как птица, но какая-то тревожная мысль время от времени заставляла хмуриться брови, а только что улыбавшиеся губы складывались в горькую гримасу.
Она отошла от окна, сразу забыв и о юном Брайне, и о турнире. Дамы, стоявшие поодаль, заметили перемену в настроении госпожи и, повинуясь небрежному взмаху руки, заспешили покинуть покои Лавинии.
В последнее время герцогиня часто их отсылала, оставаясь наедине со своими невеселыми думами. С раннего детства все в ее жизни складывалось как нельзя удачно, и, несомненно, самой большой удачей стал ее брак. Герцог и герцогиня, молодые и прекрасные, были для народа олицетворением идеальной властительной пары: герцогом Оргельдом восхищались, его уважали за твердое и мудрое правление, а ее, герцогиню Лавинию, боготворили за красоту и живой веселый нрав.
До сих пор они с герцогом прекрасно понимали друг друга, закрывая глаза на маленькие слабости, неизбежные в жизни двора, и находя поддержку друг у друга в трудных ситуациях. А теперь — теперь все стало шатко и неопределенно, она, кажется, теряла доверие супруга и сама попадала в неприятную зависимость… И если бы здесь была замешана женщина — это она хоть как-то могла бы понять! Но то, что происходило сейчас, было так необъяснимо, так непонятно, омрачая ее собственную жизнь и тая угрозу для герцога…
Лавиния, кусая губы и комкая кружевной платок, быстрыми шагами ходила по комнате, не находя себе места. От недавних приятных мыслей не осталось и следа. Наконец она села в кресло, привычным жестом расправив тяжелые складки роскошного платья, такого же синего, как ее глаза. Герцогиня попыталась успокоиться, отгоняя тревожные мысли, но они камнем давили на сердце, а ненависть накатывала багровой волной, путая мысли.
Лавиния порывисто вскочила с кресла и вышла через распахнутую дверь на широкую, увитую зеленью террасу. Прохладный ветер, невесть откуда взявшийся в этот жаркий день, охладил ее пылающее лицо. Она прошлась по террасе, невидящим взглядом скользнув по каменным чашам с растущими в них кустами пышных роз и подошла к балюстраде.
Перед ней расстилался прекрасный вид на окрестности Мэноры, вид, которым она ранее не уставала любоваться. Широкая долина, окаймленная у горизонта сине-зеленой полосой густого леса, с небольшими пологими холмами и редкими рощицами, огромное бездонное небо, всегда будившее в ней зависть к быстрокрылым птицам, узкая полоска реки, питавшей своей водой городской ров — все это сегодня исчезло, заслоненное тревогой и болью. Ах, Оргельд, Оргельд! Как он переменился в последнее время, как стал не похож на того прежнего, рассудительного и спокойного герцога! Сколько она его знала, Оргельд всегда тянулся к людям опытным и разумным, которые могли в сомнительных случаях поддержать его мудрым советом. Лучшим из них, бесспорно, был барон Дисс из Редборна. Ах, как жаль, что он умер год тому назад! Так загадочна была его смерть, а вскоре и странное исчезновение его жены и семерых взрослых сыновей! Весь двор, как встревоженный улей, гудел, потрясенный этими событиями, а герцога в это время больше интересовало совсем другое! Герцогиня еще тогда почувствовала, что здесь дело нечисто, но герцог как будто ослеп, оглох и ничего не хотел видеть и слышать.
Небывалое дело — они с герцогом даже начали ссориться из-за этого… И подумать только, что виной всему — лишь один человек. Всего один — но сколько зла он принес с собой! Да будь он проклят во веки веков!
Да, все меньше в последнее время остается вокруг герцога людей, на которых можно положиться. Они либо покидают Мэнору, удаляясь в свои поместья, либо таинственно исчезают. Взамен них появляются новые люди, и вот уже не за горами либо бунт, либо… Герцогиня прижала к пылающему лбу ледяные руки и опустилась на колени.
Митра, Митра, Отец всего живущего! Помоги дочери твоей! Помоги Оргельду и маленькому сыну его!
Она распласталась на ковре, и плечи ее вздрагивали от беззвучных рыданий. Но постепенно буря в душе ее затихла, герцогиня обессиленно приподнялась, села, и синие глаза, совершенно сухие, вдруг мрачно сверкнули. Раз она одна во дворце чует и видит надвигающуюся опасность, значит, именно ей и должно действовать!
Нужно только затаиться, выждать, а решение придет само собой! С ней не раз уже такое случалось, нужно только уметь видеть и слышать, видеть и слышать… А сейчас надо немного отвлечься… Боль словно железным обручем сжимала виски, давила на лоб, туманила глаза… Лавиния медленно поднялась с пола и стала вытаскивать из прически драгоценные гребни и заколки. Блестящие волосы тяжелыми каштановыми волнами упали ей на плечи, спустившись до пояса.
Потом она подошла к зеркалу, хмуро глядя на свое отражение. Но вот безмятежная улыбка снова засияла на ее лице, и лишь в самой глубине глаз вспыхивали опасные искры. Она ударила золотым молоточком в маленький гонг, висящий рядом, и в комнату торопливо вошли служанки. Герцогиня села в кресло перед зеркалом и приказала:
— Причешите меня! К этому платью нужна совсем другая прическа! Сзади волосы поднимите высоко, а с боков — мелкие косы переплетите с жемчугом. И принесите того легкого искристого вина, которое я люблю, и сладости. Мне сегодня грустно, вы будете развлекать меня беседой!
Вскоре светлое вино уже лилось в изящный кубок, и блюдо с различными сладостями стояло на низком резном столике справа от герцогини. Она встряхнула волосами и лукаво взглянула на одну из служанок:
— Йонда, плутовка, сейчас ты мне расскажешь, чем причаровала красавца Лограса, ведь еще совсем недавно он и не смотрел в твою сторону, хоть ты и стремилась попадаться ему на каждом шагу! Я буду рада, если дело кончится свадьбой, и даже дам тебе приданое: ты славная девочка, и руки у тебя ловкие! Ну, что же ты уронила гребень? Расчесывай мои волосы и не молчи, я хочу знать, как тебе это удалось! Правда, ты очень миленькая, но ведь раньше-то он, как мне кажется, поглядывал на Бригинду!
Девушка, пунцово покраснев, подняла костяной гребень и, осторожно проводя им по волосам Лавинии, робко стала рассказывать:
— Да, моя госпожа, я так в него влюбилась, что мне и свет стал немил. А он, как на какую-то богиню, смотрел на эту гордячку Бригинду. Ах, сколько я слез пролила по моему Лограсу, как старалась одеться покрасивей — ничего не помогало, не замечал он меня, да и все тут!
Герцогиня, поставив кубок с недопитым вином и взяв горсть засахаренных орехов, ободряюще улыбнулась смущенной девушке. Та, потупившись, продолжала:
— И ничем эта Бригинда не лучше меня! Подумаешь — первая ученица главной вышивальщицы! Разве что выступает важно, как знатная дама, может, это ему в ней понравилось? Но ведь и я так могу, если захочу!
Лавиния не выдержала и засмеялась:
— Ну-ка, ну-ка, брось гребень и покажи нам, как выступает эта гордячка и как выступаешь ты, маленькая проказница!
Йонда, окончательно осмелев, положила гребень на столик, отошла на середину комнаты, кончиками пальцев приподняла юбки и, высоко подняв подбородок, сделала несколько медленных шажков в сторону герцогини. Это получилось у нее так забавно и так похоже, что Лавиния опять рассмеялась, рассыпав орехи по полу. Девушки бросились их поднимать, а Йонда, сделав небольшой круг по комнате, остановилась и
