неподвижность каменного изваяния. Уголки губ чуть дрогнули, голова наклонилась – девочка в смущении уставилась в пол.
– Вот, смотри – даже мои куклы согласны со мной, хотя я и не подозревала, что у них может быть какое-то мнение, пусть даже и не свое!
Конан вынужден был уступить давлению и одеться.
Лилува с восхищением оглядела его, обойдя кругом. Он больше не казался неотесанным мужланом.
– Ты великолепно выглядишь! – сказала Лилува. – Такой ты нравишься мне не меньше, чем без одежды. Хотя, конечно…
– Где мой меч? – мрачно спросил Конан. Лилува надула губки.
– Принесите ему его меч! – приказала она, едва не фыркая от возмущения. Ее перебили! не дали досказать до конца! Грудь Лилувы распирало от гнева и будь на месте Конана кто- нибудь из горожан, его бы уже раздели, растянули животом вниз и нещадно секли.
Когда Конан получил назад оружие, на душе у него стало гораздо легче. Он уже был готов простить Лилуву за то, что та одела его, как будто выставляла на торги.
Она, казалось, смотрела на него с любовью и обожанием.
– Я думаю, что ты голоден, и прежде чем продолжить день, нужно восстановить твои силы. Ты столько потратил на меня… – сказала она и хлопнула в ладоши: – Слуги! Ваши уши слышали!
– Но госпожа… – смущенно произнес Ханфий. – У стен города казаки, и, боюсь, они не намерены тянуть с приступом…
Лилува нахмурила брови:
– Все остальное потом! – твердо заявила она. – И Солнце может подождать, если я хочу угостить своего гостя! Поспешите же!
Слуги принялись изо всех сил быстро изменять покои. Красные драпировки сменились зелеными, появились два зеленых ложа и зеленый столик. На котором одно за другим стали возникать зеленые блюда с разнообразным содержимым различных оттенков зеленого цвета. Этот цвет, по мнению нынешнего придворного врача Лилувы, не только способствует пищеварению, но и развивает дух. Ибо зеленый цвет навевает человеку воспоминания о растительной жизни: о траве, деревьях, кустах, которые являются основой всего живого.
Правда, Конан ничего этого не знал. Как не ведал и большинства названий блюд, оказавшихся перед ним. Виноград, яблоки, груши и личжи он еще мог отличить, но эти фрукты составляли лишь небольшую часть яств. Зато Конан точно знал, что виноград способствует мужской силе страсти, долголетию и отваге в бою, а личжи прекрасно заживляет телесные и душевные раны. Но больше всего Конана привлекали напитки, волнующий запах которых он мог уловить даже на расстоянии.
Лилува возлегла на одно ложе и пригласила Конана на ложе напротив. Он не слишком жаловал такой этикет, но отказать прекрасной госпоже не смог.
– Начнем, пожалуй. – Лилува звонко хлопала в ладоши.
И тотчас же зеленые драпировки раздвинулись, и из них показались обнаженные руки, за ними постепенно появились молодые и страшно тонкие мужчины и женщины. Женщины бы полностью обнажены, а у мужчин были набедренные повязки, которых хватало только на то, чтобы едва прикрыть естество. Конан никогда прежде не видел настолько хрупких и гибких людей. Кроме прочего, они были вымазаны с ног головы, включая волосы, белой краской, и от этого выглядели, как призраки.
– Из Бритунии, – сказала Лилува, отправляя в рот очищенный плод личжи. – И пять лет обучались в Кеми искусству легкости и пустоты. Они не работают и не думают, и почти не едят. Они не чувствуют голода, и если их не кормить, они умирают, даже если вокруг них полно еды. Потому что едят они только с рук.
Конан взял со стола нефритовый кубок с пенящимся напитком, аромат которого властно призывал к себе, и пригубив его, тотчас не удержался и весь выпил. Когда он хотел поставить кубок обратно на стол, чтобы вкусить и других щедрот госпожи, то обнаружил, что нагая бритунка с безумными глазами стоит между ним и столом с яствами, покачивая бедрами. Он отодвинул ее рукой и взял кисть винограда. Ягоды были огромными и сочными. И, пожалуй, правду говорили, что виноград способствует страсти. Съев пару ягод, Конан подумал, что бритунка удивительно красива и нежна. Ему захотелось сейчас же ощутить под пальцами ее податливую кожу, схватить это хрупкое тело и овладеть им. Интересно, а боль они чувствуют?
– Возьми ее, Конан! – воскликнула Лилува. – Возьми ее прямо здесь!
Конан покачал головой. При других обстоятельствах он бы с легкостью и удовольствием поступил по призыву Лилувы, но только не здесь и не сейчас.
Он положил ладонь на бедро бритунки, слегка отодвинул ее, взял со стола большую сочную грушу и протянул ей. Бритунка взяла плод и вонзила в него крепкие зубы. Сок потек по ее подбородку, оставляя темные потеки на белой краске.
Лилува сказала:
– Ты благородный человек, Конан. Я рада, что не ошиблась в тебе. Хорошо бы, чтобы ты оставался благородным и впредь. Не разочаровывал бы меня. А для этого власть казаков в городе не слишком подходит. Что-то подсказывает мне, что они, в отличие от тебя, не благородны…
– Ну, конечно! – воскликнул Конан. – С чего бы сынам вольного поля быть благородными?
Лилува в смущении опустила глаза, будто Конан сказал что-то очень непристойное. Возможно так оно и было.
– Значит, тебе придется заставить их уйти, – неожиданно решительно заявила Лилува.
– Вряд ли они послушают меня, – засомневался Конан. – Да и с чего бы это им поворачивать от богатой добычи?
– Напугай их.
Конан расхохотался. Он даже представил себе как прыгает перед Орузом и сотоварищами, корчит жуткие гримасы, а они глядят не него с полнейшим непониманием.
– Они же не дети… – наконец удалось произнести ему сквозь приступы смеха. – Разве можно напугать взрослых мужчин?! Да еще таких, какие перевидали многое, что другим и не снилось!
– У каждого есть свои страхи, – сказала Лилува, не разделяя буйного веселья киммерийца. – Надо только найти их. Ты же знаешь своего атамана. Напугаешь чем-нибудь его, а друзья последуют его примеру.
Конан хохотнул последний раз.
– Ты серьезно?
– Ну, конечно! Я же не предлагаю испугать его как маленького ребенка, скорчить ему жуткую гримасу и показать козу! У взрослых свои страхи, подумай, наверняка, ты сумеешь найти слабое место атамана. Я ведь сумела найти твое слабое место…
– Что? – Конан приподнялся с ложа. – Ты что хочешь этим сказать?
– Думаю, теперь ты имеешь право знать правду. Правду о том, что случилось ночью… – объяснила Лилува. – Ты ведь ощущаешь в своих воспоминаниях провалы, недосказанности. Тебе кажется, что твоя голова не полностью принадлежит тебе. Я знаю об этом. И я бы не стала травить тебя соком черного лотоса, если бы не знала, что последствия обратимы.
И Лилува рассказала о том, что Конан не помнил. Правду о том, что случилось нынче ночью.
Это не сильно ему понравилось, лицо его приобрело сначала изумленное, потом гневное выражение, он очень не любил, когда им действовали как марионеткой. Тем более, в буквальном смысле. Мышцы его вздулись буграми, а пальцы так плотно обхватили рукоять меча, что костяшки побелели.
