девочки, продолжим.
Поздней ночью из Тарантии выехал к аргосийской границе гонец. Он вез запечатанный королевской печатью приказ Амалиусу Прокасу: не позднее чем через две недели всей мощью Пограничного легиона обрушиться на обезглавленное, обескровленное войско мятежников, вставшее под Знамя Льва.
А в шатре после магической беседы с колдуном танцовщица Альцина достала из дорожного сундука пажеский наряд и переоделась. Потом нашла на дне маленький медный ларец и открыла, повернув на крышке серебряного дракона. Ларец был доверху полон браслетов, колец, серег и других безделушек. Альцина долго рылась в них, пока не отыскала небольшую медную пластинку с надписью на аргосийском. Этот знак когда-то добыл для нее Квесадо — по нему на всех почтовых станциях Аргоса хозяева кидались менять лошадей без промедления. Альцина взяла табличку, выбрала из украшений самые ценные, спрятала за пояс, а болтавшийся на ремне кошелек наполнила золотом и серебром.
Потом загасила свечу и выскользнула в ночную темень. Часовому Альцина сказала:
— Конан лег отдыхать, а мне поручил срочно отвезти донесение королю. Не сочти за труд, прикажи конюху седлать лошадь и привести сюда.
Часовой остановил проходившего мимо одного из капитанов, тот отправил солдата на конюшню, а Альцина молча стояла у входа в шатер и ждала. В лагере все давно привыкли к подружке командующего, полюбили ее за красоту и дружелюбие, и теперь солдаты спешили побыстрее выполнить ее просьбу.
Когда привели лошадь, Альцина легко вскочила в седло и медленным шагом двинулась следом за часовым, проводившим ее до границы лагеря. Потом, пустив лошадь рысью, танцовщица быстро исчезла в залитой лунным светом ночи.
Через четыре дня Альцина прибыла в Мессантию. Она немедленно отправилась к тайному пристанищу Квесадо, где нашла одного только кофита Фадия, который в это время кормил голубей.
— Где Квесадо? — спросила его Альцина.
— Ты что, не знаешь? — удивился Фадий. — Теперь он посол, стал слишком гордым, чтобы тратить свое драгоценное время на таких, как мы. После возвращения он только раз сюда и заглянул…
— Что ж, гордый он или нет, а мне надо увидеть его немедленно. У меня важные новости.
Фадий, ворча, повел танцовщицу к дому, где расположились аквилонцы. Слуга зингарца был занят — он уже постелил постель и чистил хозяйские башмаки, так что Фадий с Альциной вошли без предупреждения.
— Проклятье! — возмутился Квесадо. — С каких это пор какой-то сброд врывается в дом знатного господина, когда тот готовится отойти ко сну!
— Ты прекрасно знаешь, что мы за «сброд», — спокойно проговорила Альцина. — Я пришла сообщить, что Конан мертв.
Квесадо как был, так и остался стоять с открытым ртом.
— Вот как, — наконец выдавил он. — Что ж, это меняет дело. Ну-ка, Нарсис, неси сюда башмаки. Я иду во дворец немедленно. И жду вашего рассказа, сударыня.
Вскоре Квесадо был уже во дворце, где потребовал, чтобы его без промедления допустили к королю. Зингарец хотел вынудить Милона как можно скорее ударить по оставшемуся без главы войску. Он отлично понимал, что сейчас, пока мятежники не оправились от неожиданности, им не выдержать сколько-нибудь серьезного боя.
Однако судьба и на этот раз распорядилась по-своему. Король, разбуженный посреди ночи, пришел в ярость от непочтительности посла. К Квесадо вышел лишь королевский камердинер.
— Его Величество, — произнес он, — требует, чтобы вы немедленно удалились и явились завтра в приличествующее время. Его Величеству будет удобно ждать вас за час до полудня.
Квесадо вспыхнул от разочарования и досады. Раздраженно он произнес:
— Кажется, здесь не совсем отдают себе отчет в том, кто я такой!
Камердинер улыбнулся и в ответ сказал с презрением:
— О нет, господин, здесь все до единого знают, кто вы… и кем были еще недавно. — Лица маячивших за спиной камердинера караульных расплылись в нахальной ухмылке, камердинер же продолжал: — А теперь прощу вас удалиться, да побыстрее, дабы не вызвать неудовольствие
— Ты еще пожалеешь об этих словах, — прорычал Квесадо и вышел.
По мощеным улочкам Мессантии он быстро шел к прежнему своему убежищу, где его ждали Альцина и Фадий. Здесь он написал яростное послание о поведении аргосийского короля и отправил голубя в путь.
Через несколько дней донесение достигло Вибиуса Латро, и он немедля передал его королю. Нумедидес, и так-то никогда не умевший сдерживаться, прочитав письмо, зашелся от гнева. Часа не прошло, как в легион Прокаса понесся еще один гонец. На этот раз король приказывал не просто войти в Аргос. Монарх повелевал своему командующему взять с собой любое по численности войско и не возвращаться в Аквилонию, пока жив хоть один мятежник.
Прочитав это, Прокас — умный, опытный воин — поморщился. Одно дело отправить в чужие земли несколько легких отрядов добить удирающего противника. И совсем другое — перейти Алиману целой армией.
Но с королевскими приказами спорить бессмысленно. У командующего не было выбора: если он хотел и дальше носить голову на плечах, то должен готовиться к походу, хотя весь его боевой опыт восставал против поспешного, бессмысленного приказа.
Он отложил выступление на несколько дней в надежде, что король поостынет и переменит решение. Но время шло, и Прокас не осмелился ждать дольше. На рассвете ясного весеннего утра аквилонская армия во главе с Амалиусом Прокасом перешла аргосийскую границу. Река успела уже войти в берега, и рыцари в сверкающих латах, лучники и копейщики в кожаных доспехах переправились на чужой берег, едва замочив ноги. После чего войско спокойно направилось по извилистой горной дороге в сторону Саксульского перевала.
До самого утра никто в лагере повстанцев так и не узнал, что произошло с Конаном. Утром же, обнаружив несчастье, все сбежались в шатер. Киммерийца переложили на постель и тщательно осмотрели. Все еще не оставлявший после ранения палку Декситус наклонился, поднял брошенный кубок и повел носом.
— Он выпил вино, — сказал жрец, — отравленное соком пурпурного лотоса из Стигии. Он должен уже, по всем расчетам, быть мертвее древней мумии, а он, смотрите-ка, дышит, хотя и смахивает на труп.
Публий в задумчивости потер лоб:
— Возможно, яд был рассчитан на обычного человека. А для нашего неукротимого северянина доза оказалась маловата.
— Наверняка это зеленоглазая ведьма! — воскликнул Троцеро. — Никогда я ей особенно не доверял, а раз уж она сбежала, так, значит, точно виновата. Попадись она мне, я отправил бы ее прямиком на костер.
Декситус стремительно развернулся в его сторону:
— Зеленоглазая, говоришь? Возле Конана была женщина с зелеными глазами?
— Ну да, зелеными, как изумруды. А что такое? Разве ты ее сам не видел?
Жрец, нахмурившись, покачал головой:
— Я, конечно, знал, что он нашел себе подружку в какой-то таверне, но, когда влюбленные дети мои начинают вести себя неподобающим образом, я стараюсь делать вид, будто не замечаю этого. Конан великодушно старался держать ее от меня подальше. Горе нам! Ибо Митра предупреждал меня о несчастье из-за зеленоглазой тени. Но я думал, что все несчастья еще впереди. Горе мне! Я не сумел предотвратить беду.
— Хватит стонать, — перебил его Публий. — Конан жив, и благодари Митру за то, что подлая
