гигантом, по сравнению с которым даже немаленький Конан Канах выглядел сущим заморышем. Пять локтей, самое меньшее. Добавим сюда узловатые лапищи, даже пальцы которых были покрыты густым вьющимся черным волосом и чудовищно изуродованное лицо — видимо, Жайме однажды получил сильнейший ожог на пожаре. Большая часть лысого черепа представляла собой сплошной фиолетовый рубец, этот же шрам покрывал лоб слева, оставляя для затянутого бельмом глаза неприятную узкую щель, распространялся на щеку и часть шеи — кожа возле губ оказалась стянутой ожогом и у зингарца были постоянно видны желтые обломанные зубы. Правый глаз был двуцветным — половина радужки пронзительно-черная, вторая почему-то голубая. На правой руке шесть пальцев. Для полноты картины добавлю, что некое подобие бороды росло только на здоровой щеке и куст жестких волос свисал до груди, напоминая драный конский хвост. Кроме того, перед «работой» Жайме сбросил рубаху, явив миру по- обезьяньи волосатое тело.
Ужас! Именно такие люди и нужны Латеране!
(Значительно позже, когда Жайме уже вовсю трудился у нас — я все-таки соблазнил зингарца достойным жалованием — мне стало известно, что при всем своем немыслимом безобразии палач оказался любящим мужем и отцом аж пятерых детишек, которых успел произвести на свет от некоей маркитантки за время противостояния на Черной реке. О женщины, загадочна ваша душа!)
— Народец пошел нынче хлипкий, нежный, добродушно разглагольствовал Жайме, вертя на углях металлические пруты и копаясь в кузнечных инструментах, отыскивая те, что могли бы заменить ему привычные игрушки, коими оснащена всякая достойная пыточная комната.
— Прежде люди встречались куда покрепче, сразу и не проймешь, как ни старайся. Помню, со знаменитым Кривошеим Зогом, корсаром с Барахас, пришлось два дня возиться, пока Зог не раскрыл место, где закопал сокровища, захваченные в Асгалунской Золотой Башне. Или вот например…
— Жайме, эти интереснейшие истории ты расскажешь в другой раз, — поморщился я. — Давай приступим.
— Конечно, ваша милость. Заместо дыбы во-он ту балку используем. Не погнушайтесь пособить, месьор граф… Веревочку подержите, пока я гостя за руки подтяну…
И далее в том же духе. Наш, как выразился Жайме, «гость» все-таки оказался крепким орешком. Молчит и все тут. Пришлось прибегнуть к более действенным способам убеждения.
— Мы здесь одни, ночь впереди длинная, — с ленцой втолковывал я гостю. — Сам понимаешь, Латерана не будет особенно церемониться с преступником, собиравшимся лишить жизни одного из Великих герцогов. Не хочешь беседовать по-хорошему, придется по-плохому. Жайме, с чего начнешь?
С горячего железа начинать, как говорят благородные господа, некуртуазно, — со знанием дела ответил зингарец. — Может, ремешочки со спины снимем? Не надо беспокоится, ваша милость, я аккуратно, тоненько, по волосочку. Гостю никакого ущерба не нанесем, только поорет маленько. Если угодно — пасть тряпкой заткнем, чтоб людей на дворе не беспокоил. Эх, где вы, казематы Карташенской крепости, ни единого звука даже в коридоре не слышно…
— Я требую отвезти меня в Тарантию и передать «Скрытой Башне», — неожиданно выпалил злодей, опасливо скашивая глаза на поигрывающего тонким кинжалом Жайме. — Там я все расскажу! Этим делом должна заниматься тайная служба короля!
— Ай-ай-ай, как же так можно! — воскликнул я, хлопнув по лбу ладонью. Данный упрек был отнесен мною к самому себе. Ну, разумеется, этот месьор мне знаком. Ликтор из стражи герцога Даргена! Я не опознал его сразу лишь потому, что запомнить всех придворных холуев, отирающихся вокруг Нумедидеса и шамарской шайки просто невозможно! Допрос можно прекращать, и так все более чем понятно. Однако, Троцеро должен услышать заветные слова:
— Кто отдал приказ? Герцог Дарген Шамарский? Король? На меня смотреть, тварь! — пользуясь обширным опытом прежних дознаний, я сорвался в страшный крик. Жайме даже попятился. — Говори! Кто?!
Не сработало. Узник поскрипел зубами и промолчал. Я кивнул зингарцу.
— Не надо! Хватит! — взвыл злодей, почувствовав лезвие кинжала. — Канцлер! Личный тайный приказ! Я служу в «Скрытой Башне»! Отправьте меня в Тарантию! Именем короля!
— Исполнители всегда страдают за ошибки вышестоящих, — грустно заметил я, наблюдая, как Троцеро сотоварищи выходят из соседней каморки. — Ладно, дружок, больше мне от тебя ровным счетом ничего не нужно. Хотя… Ваша светлость, — я повернулся к герцогу, — мне будет позволено еще немного побеседовать с этим месьором? Хочется узнать некоторые подробности захватывающей жизни господ из королевской тайной службы.
— Сколько угодно, — Троцеро слегка поклонился. — Кертис, утром загляни ко мне. Я передам барону Гленнору одну фамильную реликвию, он поймет.
Они сразу ушли. Только Конан Канах задержался на пороге кузницы. По его взгляду я понял, что утром кому-то точно навесят камень на шею и даже не надо долго гадать, кому именно. Когда Конан исчез в ночной темноте, я повернулся к гостю, сказав:
— Обещаю, что попрошу Троцеро сохранить тебе жизнь, если расскажешь все, что меня интересует. И если не будешь вилять. Договорились?
Тот ответил, что договорились.
Я дворянин и врать мне не пристало. На рассвете я честно выполнил обещание — попросил Великого герцога оставить этого человека в живых. Не моя вина в том, что Троцеро отказал.
Глава третья
Если во времена короля Вилера присутствие на дворцовых приемах были для меня лишь скучной, однако необременительной обязанностью королевского приближенного, то сейчас наипышнейшие церемониалы превратились в настоящее мучение. Нумедидес, доказывая самому себе и остальному миру собственное величие, предельно усложнил этикет. Туранский посланник Суринхур как-то сказал мне, будто ничего подобного не видел даже богатейший и отягощенный странными для аквилонца традициями Восхода двор императора Илдиза.
Во-первых, полный титул короля теперь не умещается на целом пергаментном листе «в четверть» — перечисляются все подвассальные земли, добавлены превосходные эпитеты наподобие «блистательный» или «священнорожденный», а любая ошибка в написании титула полагается коронным преступлением. Неправильно начертал одну-единственную букву, отправляйся в тюрьму — сие действо подпадает под улучшенный и дополненный канцлером и монархом закон об оскорблении величества.
Во-вторых, некоторые прежние, спокон веку существовавшие традиции, ныне доведены до полного абсурда. Поскольку короли династии Эпимитреев по преданию ведут родословие от самого святого Эпимитриуса, слово «священный» по отношению к особе государя и ранее истолковывалость в смысле религиозном — на митрианских праздниках, наподобие Дня Возрождения Солнца, аквилонские монархи иногда исполняли жреческие обязанности, однако тем и ограничивались. Нумедидес, со свойственной ему манией хапать все, что плохо лежит и что лежит хорошо, не стесняясь объявил себя Верховным жрецом Солнечного Диска, а выше этого титула в жреческой иерархии нашего королевства ничего и придумать нельзя. Теперь святость короля и престола сомнению не подвергались, в помянутый закон об оскорблении величества внесли новые главы о строжайшем наказании за святотатство и на всякий случай провели с полдесятка показательных казней оных святотатцев, осмелившихся высказать свое отношение к столь вопиющим нововведениям.
В-третьих, Нумедидес, старательно пытающийся любыми способами унизить аквилонское дворянство, ввел несколько обязательных церемоний, смешных и грустных — смотря с какой стороны подойти. Целование королевского перстня (целование же длани есть великая монаршая милость, почти как награждение орденом Большого Льва). Приближаться к королю и удаляться от него дозволительно только
