– Тьфу! – раздраженно сплюнул Конан на чисто вымытый деревянный пол зала. – Да ты и впрямь рехнулся. Не могу слышать, когда воин ноет словно девица! Ну-ка, выкладывай, о какой это дюжине ты тут пел!
И тогда сайгад решился. Быстрым шепотом он поведал киммерийцу всю историю своей грядущей уже опалы, особенно упирая на то, что все красавицы хороши безумно и выбрать из дюжины необходимую шестерку никак нельзя. Вздрагивая всем телом, он живописал Конану прелести девушек, их ум, скромность и изящество; он даже изобразил их голоса, перепугав своим визгом ближайших соседей до полусмерти; вскочив, весьма художественно показал гнев Светлейшего и собственное отчаяние. Наконец Кумбар выдохся, сел, вопросительно посмотрел на парня.
– М-да-а… – задумчиво покачал головой Конан. – Влип ты в историю, приятель. Недаром говорят наши старики: «Чем выше заберешься, тем дольше будешь падать». А от себя добавлю – и тем больнее ударишься…
– Не болтай же, Конан! – взмолился сайгад, чувствуя, что слезы вот-вот польются из глаз, как это частенько случалось в последнее время. – Придумай лучше, что мне делать? Слыхал я, что ты в Аграпуре недавно, но успел многое… За такого наемника, как ты, варвар, я б десятка парней не пожалел…
– Не болтай зря, – остановил его киммериец. – Дело твое пустое, и помочь тебе я могу. Но прежде ты должен исполнить одно мое условие…
– Какое? – Кумбар выпучил глаза и насколько мог вытянул короткую бычью шею. – Проси что хочешь, варвар. Я на все согласен! На все!
Ухмыляясь, Конан посмотрел на возбужденного сайгада.
– На все? Что ж… Вот мое условие: кликни-ка во-он ту красотку, да отведи ее наверх… Сам знаешь, куда… И зачем…
– Ты… Ты что? – задохнулся от возмущения Кумбар. – Я же сказал тебе – в последнее время у меня с этим ничего не выходит…
– И смотри мне! Чтоб девица потом не жаловалась!
Конан расхохотался, не обращая ровно никакого внимания на пылающие щеки сайгада и струящиеся из тусклых глаз слезы – старый солдат все же не смог удержаться и заплакал, в душе проклиная себя за эту слабость, – открыл новую бутыль и прильнул к ней губами, с наслаждением глотая терпкий напиток. Кумбар обреченно вздохнул.
Он знал варвара без малого пять лун, знал, что ему можно довериться и что каждый парень из туранского войска мечтает стать его куншаком – другом, что женщин тянет к этому синеглазому великану словно мух к варенью из бананов; сам же сайгад давно не чувствовал под ногами опоры – с того дня, как Илдиз назначил его экзаменатором для девиц – и давно жаждал разделить свое горе с надежным человеком.
И вот такой человек волею богов ниспослан ему в таверну «Слезы бедняжки Манхи», но его условие… Нет, оно невыполнимо… Конечно, невыполнимо…
– Я согласен, – сумрачно буркнул Кумбар, не глядя на развеселившегося Конана. – Где там эта рыжая корова… Эй, крошка! Иди ко мне!
Пышнотелая Кика, в восторге от приглашения столь именитого гостя, ринулась к нему, сшибая по пути менее почетных посетителей. Под одобрительные вопли присутствующих Кумбар, пошатываясь от отчаяния, повел подругу по узкой винтовой лестнице наверх.
Когда дверь за ними захлопнулась, киммериец свистнул слугу, велел принести мяса и еще вина и приготовился ждать.
Конан, который с утра еще успел и нализаться и проспаться, допивал шестую за этот вечер бутыль славного аргосского. Он не стеснялся заказывать вновь и вновь, справедливо полагая, что сайгад с удовольствием заплатит за все. То есть, может, и без удовольствия, но обязательно заплатит.
Громко чавкая, варвар уплел баранью ногу, блюдо тушеных овощей и целую связку крабьих палочек из заказа Кумбара. Немного насытившись, он обвел осоловевшим взглядом зал, не без тайной гордости отметил обращенные к нему томные глаза здешних девиц, и еще раз за нынешний вечер сказал себе, что пришел сюда не зря. Обычно он предпочитал кабаки попроще – и не потому, что там было все гораздо дешевле, а потому, что в них веселье шло полным ходом.
Настоящее веселье, не то что тут… Но утром Алма передала ему с посыльным крошечный золотой медальон, а сие означало непременное свидание; на словах же мальчишка просил Конана ждать ее перед полуночью в «Слезах бедняжки Манхи» – таверна эта была наиболее удаленной от дома Алмы, а значит, и вероятность встречи со знакомыми значительно уменьшалась.
Алма происходила из знатного и богатого аграпурского рода Мисхинов. Единственная дочь, она росла в холе и неге, обожаемая родителями и слугами, и уже четвертый год от женихов ее не было отбоя – девушке едва исполнилось четырнадцать лет, как в дом зачастили мужи всех возрастов – от юнцов до седовласых старцев. Каждый предлагал высокородным Мисхинам оценить по достоинству его кандидатуру; к величайшему сожалению добрых родителей достоинство кандидатур состояло исключительно в золоте, в то время как они хотели бы видеть супругом дочери мужчину, а не сундук с деньгами – умница и красавица Алма без сомнения заслуживала того. Потому женихов приветливо и почтительно встречали, но затем так же приветливо и почтительно выпроваживали.
Но что сказали бы добрейшие родители, когда б узнали, что сердце дочери давно уже отдано? Оросили бы щеки их слезы радости? Снизошла бы в души их благодать? Вряд ли. Ибо, хотя они и желали ей счастья, но с благородным, честным и все-таки не слишком бедным аграпурцем. Алма же мечтала о Конане – нищем варваре из Киммерии, наемнике войска Илдиза Туранского, который к тому же был известен уже в Аграпуре как гуляка и забияка. Так что добрейшие родители, узнав о выборе дочери, скорее всего, стали бы рвать на себе волосы и рыдать слезами не радости, но ужаса и отчаяния; именно поэтому умница Алма и не спешила сообщать им о своих встречах с синеглазым киммерийцем.
…Конан выудил из кармана золотой медальон Алмы, бросил его в чашу с вином. Маленький желтый диск в мгновение опустился на дно и тускло заблестел там, пуская короткие косые лучи во все стороны. Очертания девичьей головки чуть сдвинулись, и киммерийцу показалось, что красотка кивает ему со дна чаши, то ли приглашая, то ли обещая что-то…
Хмыкнув, он сунул в вино палец и поболтал им; словно по крошечному озеру разбежались круги, поколебав изображение девушки – губки ее обиженно изогнулись, а брови дрогнули; в ответ и Конан
