– Но мы ведь не боги, мы – люди! Молниями владеет пресветлый Митра, страж справедливости, благословляющий добрых и карающий злых. Мы же должны молиться ему и просить о защите и помощи.
Конан, разгоряченный близостью ее жаркого тела, откинул плащ и сел, поджав ноги. Прохладный ветер с моря обжег его кожу своим дыханием.
– А разве Митра помог твоему отцу, когда банда ублюдков грабила ваш дом? – произнес киммериец. – Разве он защитил тебя от вонючей гиены, их главаря? Разве он вспомнил о тебе, когда другая гиена, этот Гирдеро, творил свои насилия?
– Митра испытал меня и привел к тебе. Стоит ли сомневаться в его справедливости?
– Хмм… Может, и не стоит… Но я не хочу сказать, что Митра несправедлив. Просто людей слишком много и творят они разное, а Митра один. Будь у него хоть тысяча глаз, за каждым не уследишь, каждому не воздашь… – Конан помолчал и добавил: – Слышал я, есть у Митры слуги-помощники, что ходят по свету и карают зло. Им Митра даровал долгую жизнь, грозную мощь, защиту от всякой магии и власть над огненными молниями. Так что не одни боги владеют этой силой.
Зийна смотрела на него округлившимися от любопытства глазами.
– Это сказка? – шепнула она. – Сказка?
– А он – сказка? – Киммериец ткнул рукой в сторону Идрайна, с полузакрытыми глазами сидевшего во тьме, подальше от костра. – Видишь, оживший камень… да такой, что может выпустить кишки из сотни воинов за раз… Разве это – сказка? Так и с молниями… Мир полон чудес, малышка!
Он покачал головой, и вдруг, словно решившись, принялся рассказывать. Голос его стал негромок, черты лица смягчились, в широко раскрытых синих глазах яркими точечками мерцали отблески костра.
– Много лет назад, когда я был мальчишкой пятнадцати весен от роду, случилось мне попасть на берег моря Вилайет, вблизи Шандарата, самого северного из туранских городов. Я бежал из Гипербореи, из неволи… Клянусь Кромом, моя красавица, не прошло и года, как гиперборейцы заплатили мне за тот плен! Но тогда, добравшись до Шандарата, я был голоден и слаб, и выглядел так, что охрана даже не впустила меня в город. Пришлось мне промышлять на свалке да охотиться за чайками на морском берегу.
И вынесли мне волны кувшин, что плавал в море тысячу лет, а в том кувшине сидел дух, древний, как Карпашские горы. Не злой дух и не добрый, а просто старый, и от сырости перезабыл он все свои заклятья, так что толку от него не было почти никакого. Спросил я у него жареного барана, а получил обглоданные кости, спросил вина, а получил прогорклое пиво, спросил меч, а получил ржавую саблю. И захотелось мне выкинуть этого недоумка в море, но я был молод и слишком добр, а потому решил приспособить его к какому-нибудь делу…
Конан подбросил пару ветвей в костер и задумчиво уставился на яркое пламя. Зийна слушала его как зачарованная, позабыв о знобящем ветре и мрачном их спутнике, затаившемся в темноте.
– В тот раз встретил я в Шандарате одного человека по имени Фарал, владевшего мечом так, словно тот был третьей его рукой. Прах и пепел! Этот Фарал при мне разделался с десятком вилайетских головорезов – быстрее, чем можно выпить вино из наперстка! Но то было не главным его уменьем… И он не сказал мне, чего ему надо в Шандарате и зачем он прибыл туда.
Я же, посовещавшись со своим трухлявым недоумком, задумал пошарить во дворце одного шандаратского вельможи. Говорили, что золота и камней у него не счесть, только собаки во дворе злы; ну, собак мой старый пень зачаровал – на псов у этой нечисти силы хватало. Словом, влез я к шандаратцу, а тот оказался магом – да таким, что по велению его отнялись у меня руки и ноги, и стал я бесчувственным бревном. И слуги колдуна свезли меня на ближний остров, где жили одни бешеные псы, и бросили там на верную погибель…
– А дух? Твой дух? Что он сделал? – спросила Зийна. Глаза ее округлились от любопытства.
– Дух, протухшая нечисть, сперва сбежал со страху перед чародеем, а потом вернулся и помог мне выбраться с того острова, – сказал Конан, вороша в костре обугленным суком. – Он все-таки держал слово и не собирался меня бросать на поживу псам.
Словом, добрались мы до берега, и к тому времени крепко я разозлился. Понимаешь, молодые думают, что они сильней всех на свете, и никто им не указ – ни маг, ни король, ни бог, ни демон. Я тоже был молод и решил прикончить того шандаратского чародея, хоть дух из кувшина, гнилая плесень, не советовал с ним тягаться. Ну, я послал его к Нергалу и снова залез во двор колдуна.
Тут Конан смолк, уставившись в костер. За зыбкой границей освещенного пространства царили мрак и тишина, лишь ветер шелестел в густых лапах елей, да где-то далеко, в болотах, тонким жалобным голосом кричала выпь.
– Чудесную историю ты рассказал, господин мой… – тихо промолвила Зийна.
– Не называй меня господином! И история та еще не кончена… – Конан скосил глаз во тьму, где смутным силуэтом то появлялась в отблесках костра фигура Идрайна, но вновь исчезала, поглощенная мраком. – Значит, залез я снова к колдуну, и он отправил бы меня прямиком на Серые Равнины, да случился рядом Фарал – тот боец на мечах, о котором сказано было раньше. И были у него свои счеты с шандаратским колдуном… серьезные, видать, счеты, потому как спалил он его огненными молниями, даже пепла не оставил… Ну, а когда принялся я его расспрашивать, сказал, что бродит по свету и служит Митре, уничтожая зло, и обучен одним старцем насылать молнии да всякую нечисть. И даже хотел он мне сказать, где того старца найти…
Конан снова замолчал, и Зийна, выждав приличное время, спросила:
– А ты, любимый мой, не думал разыскать старца и научиться у него огненному искусству? Тогда ты в самом деле стал бы королем…
– Нет. По словам Фарала, Митра дарует часть своей силы лишь тем, кто принесет священные обеты. И первые из них – не жаждать богатства, власти и славы, не убивать зря. А я… я – пират и наемный воин, я сражаюсь ради выгоды, и тот дар бога – не для меня.
– Но ты мог бы сражаться ради чести, – промолвила Зийна после долгой паузы. – Ради людей, которых надо защитить… ради своей страны…
– Возможно. Когда-нибудь… А сейчас у меня нет ни страны, ни людей. Я еще не нашел своего королевства, малышка.
Опять наступила тишина, и вдруг молчание нарушил негромкий голос Идрайна. Не меняя позы и не поворачиваясь к Конану, голем произнес:
– Хотел бы и я встретить того Фарала. Встретить и помериться с ним силой…
Конан резко вздернул голову.
– Странно, что ты чего-то захотел! Только Фарал – не свора пиктов, которых можно прикончить секирой и кулаками. Если б он уверился, что ты – зло, то не стал бы марать клинок о твою шкуру. Он спалил бы тебя молниями, нелюдь! И оставил бы в назидание лишь оплавленную глыбу камня.
Словно подтверждая эти слова, из темноты долетел протяжный и тоскливый крик выпи. Конан протянул руку и подбросил хвороста в костер.
Наутро путникам пришлось обходить фиорд, что врезался в сушу длинным изогнутым когтем. Это заняло много времени, но Конан не рискнул пересечь морской рукав напрямую – лед уже сильно подтаял, и они могли провалиться в какую-нибудь полынью, незаметную под тонким слоем снега. Обогнув препятствие, они очутились среди нагромождения утесов, тянувшихся вдоль берега насколько видел глаз. Киммериец свернул вправо, желая вновь попасть на каменистую осыпь, где идти было легче.
Они успели сделать десяток шагов, как Идрайн внезапно остановился. Ладонь его легла на топорище секиры, голова склонилась к плечу; полузакрыв глаза, голем прислушивался. Конан тоже замер. Он знал, что чутье серокожего превосходит человеческое – казалось, Идрайн мог разобрать, как растет трава и ходит подо льдом рыба. Сам же киммериец не ощущал ничего. Предчувствие опасности на этот раз не тревожило Конана, и он полагал, что пикты либо еще не знают про уничтожение их отряда, либо, обнаружив гору мертвых тел на вересковой пустоши, устрашились и прекратили преследование.
– Там, – Идрайн протянул могучую руку к маячившим перед путниками утесам. – Там – люди, господин. И там – тоже! – Он повернулся и посмотрел назад.
– Какие люди? – Конан недоверчиво вздернул бровь.
– Невысокие, смуглые, с темными волосами. Такие же, как те, что напали на тебя прежде,
