Юноша сей оказался смышленым и храбрым, верно ходы рассчитал и добился успеха, но испытание Гратакса будет суровым. Трое войдут в эту дверь, ибо по трое входят те, на кого будет взгляд обращен. Кто конкретно — решайте.
И жрец безмолвно застыл, скрестив на груди худые руки.
— Один есть, — сказал Конан. — Это я. Лабардо отпадает: ему еще выводить нас назад. Женщине там делать нечего. Из оставшихся возьму двоих, кто сам пожелает.
— Я пойду, — неожиданно выступил вперед старый Карастамос.
— И я, — вызвался курчавый Джакопо. — Хочу глянуть, ради чего сложил голову капитан Поулло.
— Будет так, — кивнул варвар. — Давай, жрец, отворяй двери.
Илл'зо торжественно кивнул.
Конан ждал, что слуга Гратакса произнесет заклинание или сделает таинственный жест, но жрец просто открыл дверь, потянув за невзрачную ручку. Створка заскрипела, и трое вошли внутрь.
Это был скорее колодец, чем комната. Неровные стены убегали вверх, и там, в головокружительной вышине, полыхали багровые сполохи. Невнятный гул наполнял помещение, пол слегка подрагивал.
Когда глаза привыкли к полумраку, Конан различил в центре каменное шестиугольное возвышение, над которым плавали в тяжелом воздухе белые искры. Гул несся оттуда. Искры мелькали все быстрее, сливаясь в сплошное сияние, внутри заполыхали голубые молнии, возникли неясные очертания, потом сияние угасло, а в двух локтях над алтарем повис зеленоватый, полупрозрачный череп. Сквозь него ясно виднелась противоположная стена комнаты с еще одной небольшой дверкой.
Пустые глазницы мертвой головы налились холодным светом. Киммериец невольно сделал шаг вперед, сжал рукоять меча… и тут же отпустил эфес. Руки его опустились вдоль тела, он сделал еще шаг и еще… Огромным усилием воли заставил себя остановиться. Безжалостная сила притягивала, глазницы Гратакса превратились в круглые вогнутые зеркала, в их глубинах рождались какие-то образы — жуткие и манящие одновременно.
И он увидел. Увидел мертвую женщину, висевшую на собственном кроваво-красном ожерелье. «Белит, — простонал варвар, — только не ты…» Непостижимым образом он снова стоял на берегу Зархебы, неподалеку от древних развалин, тоска и бессильная ярость снова сжимали сердце. Веки повешенной дрогнули, она открыла глаза.
Варвар сделал еще один шаг — к ней. «Ты обещала вернуться, — сказал он, — и ты вернулась. Белит…» Ее лицо исказила ужасная судорога. Презрение и ненависть были ответом на слова киммерийца, Посиневшие губы дрогнули, он услышал сдавленный голос: «Брагон… ты стал брагоном, Конан». Нет, хотел он крикнуть, это морок, очнись, Белит, я прежний! Я разорву это проклятое ожерелье, сдавившее твою прекрасную шею, я унесу тебя на корабль, мы уйдем вниз по реке, навстречу океану и вольному ветру. Мы снова будем вместе. Очнись, Белит…
— Очнись, Амра, — услышал он над ухом чей-то задыхающийся голос. Открыл глаза и увидел рядом старика Карастамоса.
Оба они сидели, привалившись спинами к шершавой стене комнаты-колодца. Полупрозрачный череп по-прежнему висел над алтарем, но его страшные глазницы были обращены на кого-то другого. Стены и пол подрагивали.
Варвар зарычал, силясь подняться, и почувствовал легкую руку на своем плече.
— Сиди, — шепнул Карастамос, — во имя Митры, сиди.
— Что… что он со мной сделал?
— Открыл твою душу. И почти завладел ею. Если бы не я…
— Ты — чародей?
— Нет. Но кое-что смыслю в таких делах. Некоторые люди тоже обладают даром проникать в чужие души, но силы этого существа неизмеримо выше…
Страшный крик прервал его речь. Теперь Конан увидел Джакопо. Зингарец катался по полу, обхватив руками голову, и выл, словно раненый зверь. Глазницы черепа смотрели в его сторону — что отражалось в их глубинах, было ведомо только помощнику капитана «Белой ласточки».
Конан снова хотел вскочить, и Карастамос вновь удержал его.
Джакопо застыл, потом тело его мучительно изогнулось, он сел, крепко ухватив себя за курчавую шевелюру, и принялся раскачиваться из стороны в сторону.
— Нет! — выкрикнул он изменившимся до неузнаваемости голосом. — Я не хотел твоей смерти, уйди!
— Митра Всемилостивый, — прошептал старик, — спаси и сохрани нас, ничтожных…
Джакопо снова завыл. Руки его безвольно упали, вой захлебнулся, глаза закатились.
— Уйди, мать, — произнес он отчетливо и стал заваливаться набок.
Как только его голова коснулась пола, с ней стали происходить стремительные и жуткие превращения. Она уменьшалась на глазах, слышно было, как трещат, сжимаясь, лобные кости. Густые черные волосы выпадали клочьями, кожа сморщилась и потемнела, какая-то бурая жидкость текла из ушей… И все это длилось не более трех вздохов — вместо человека на полу корчился, затихая, мелкоголовый брагон.
— Теперь моя очередь, — шепнул Конану старый наставник донны Эстразы. — Потом он снова возьмется за тебя. Не поддавайся, Амра, спаси девочку. Возьми это.
Он протянул киммерийцу небольшой полотняный мешочек.
— Здесь Зерна Плакабы, они очень твердые, но ты сможешь их раскусить… Мне они не помогут, я слишком стар. Прощай.
— Не поминай зла, — сказал варвар и сам удивился своим словам.
Гратакс развернулся в воздухе и уставился на старика. Тот поднялся и пошел к алтарю на подгибающихся ногах. Не дойдя совсем немного, вдруг опустился на колени и простер к алтарю руки.
— О, Митра, — услышал киммериец его прерывающийся голос, — я иду к Тебе, Податель Жизни!
Потом Карастамос прикрыл ладонью глаза и воскликнул:
— Свет, какой свет!
В голосе старика звучало непонятное торжество. Он мягко упал вперед, ткнулся лицом в земляной пол и больше не двигался.
Джакопо, вернее тот, в кого обратился зингарец, поднялся, подошел к телу старого наставника, ухватил за шиворот и поволок к двери за алтарем.
Он еще не успел скрыться, когда варвар смог, наконец, встать на ноги. Жуткие глазницы Гратакса снова были обращены в его сторону. Киммериец сунул в рот прозрачные зернышки, оставленные Карастамосом, попробовал раскусить, не смог и вытащил меч.
— Давай, — сказал он черепу, — попробуй меня взять, ублюдок.
Над алтарем полыхнуло. Гратакс исчез — вместо него на камне, скрестив ноги по-турански, сидел худой жилистый человек в белой чалме.
— Узнал? — спросил он насмешливо. — Говорил я тебе, что еще свидимся. Подойди ближе, поболтаем.
Только тут Конан узнал Али, Красного Брата с Барахских островов, которого собственной рукой отправил в Колодец Смерти.
— Ты? — выдохнул киммериец.
— Я. Опусти меч, не станешь же ты убивать меня во второй раз.
— А где… Гратакс?
— Я и есть Гратакс. Вернее, он взял мою душу, и я стал его частью, сохранив в то же время индивидуальность. Это слишком сложно для твоих варварских мозгов, но уж придется поверить на слово. Да опусти ты свой меч, я теперь бессмертен…
— Тогда зачем явился? Отомстить?
Али разразился гулким хохотом.
— Мстить?! У тебя мания величия. Кто ты для меня? Ничтожный червь, пресмыкающийся во прахе. Дуну — и рассыплешься.
Конану вдруг стало смешно. Он перекатил языком Зерна Плакабы за щеку и оскалил зубы.
— Ну, давай, — сказал, — поглядим, что ты умеешь. Может, только губами двигать бесплотными.
Али насупился.
