– Не знаю, что это за дым, – сказал он, – а только мертвецов никогда не сжигают ночью.
Воры гуськом двинулись дальше. Не успели они сделать и три сотни шагов, как с холма снова долетел протяжный, замирающий вопль.
Молодой охнул и выронил мешок. Туранец забормотал какую-то молитву на своем языке; все остановились в нерешительности, поглядывая на Ахбара.
– Что-то расхотелось мне туда идти, – сказал кто-то, – Нергал с ними, с обетами…
– В животе у меня забурлило, братцы, – пожаловался тонкоголосый.
– И то сказать, чего мы там забыли, – пробурчал туранец, целуя нательную ладанку. – Золото в мешках, так надо уносить ноги побыстрее…
Однако Кривой Ахбар был не из робкого десятка. Он промышлял воровским ремеслом не первый год, и успел понять, что удача сопутствует лишь тем, кто сует свой нос во все щели, особенно если оттуда тянет чем-нибудь зловещим, что отпугивает толстобрюхих лавочников, трусливую стражу и прочих добропорядочных остолопов. Не одна разрытая могила была на счету одноглазого, не один шамашан он почистил, выгребая из золы расплавленные остатки дорогих украшений, и не было в душе его трепета, когда отпетый негодяй роникал в кумирни темных божков где-нибудь в Бритунии или Пограничном королевстве. Ахбар страшился лишь Сета, великого Змея Вечной Ночи, остальные мелкие божества, коим поклонялись не сподобившиеся света Митры племена и народы, были для него лишь кусками дерева или не слишком опасной нечистью, против которой имелись нужные амулеты и заговоры.
Переждав в кустах, пока возвращавшаяся с погоста процессия пройдет мимо по дороге, вожак пинками погнал своих людей в сторону холма. К этим веским аргументам он присовокупил увещевания и ссылки на возможную месть темных сил, обиженных несоблюдением клятв и обычаев.
– Сами помыслите, – говорил он, толкая «братцев» пониже обтянутых грязными халатами спин, – чего нам опасаться? Сыновья, видимо, совершили над покойным какой-то обряд, может быть даже принесли дары неведомым богам, которым судья в тайне поклонялся. Такое бывает. Так не следует ли пойти и удостовериться во всем своими глазами? Подношения могут оказаться весьма ценными. Силам тьмы они ни к чему, а нам в пору. Пока братья подсчитывают убытки в своем доме, мы пошерстим их папашу!
Доводы возымели действие, и шуххрийцы, приободренные заманчивыми речами, резво взбежали на холм и открыли ворота.
В ограде шамашана было тихо.
Воры крадучись направились к убранному цветами алтарю. Тело оказалось на месте, однако никаких даров не было.
– Проклятые скупцы! – воскликнул Ахбар. – Не могли расщедриться на что-нибудь поценнее жимолости и медовых лепешек! Разве так надо почитать родителей?!
Туранец бросил мешок и решительно шагнул под навес.
– Я обещал посчитать ему зубы, – сказал он, протягивая к лицу покойника руку, – и я исполню клятву. Ну и нюхалка у этого законника!
Краснорожий ухватил мертвеца за нос, слегка потянул… И тут же завопил: страшный носище отделился от бледного лица и остался у него между пальцев. Туранец отшатнулся, стукнулся спиной о каменный столб и, указывая на алтарь, возопил:
– О боги! Он смотрит, смотрит!..
Воры отпрянули. Ахбар же не растерялся: он подскочил к туранцу и схватив предмет, который тот сжимал в руку, поднес его к глазам.
– Он не настоящий! – заорал вожак. – Судью подменили!
Крик ужаса раздался у него за спиной.
– Встает… – просипел туранец и заскользил спиной по столбу, опускаясь на землю.
Ахбар взглянул на алтарь. Покойник сидел, ощупывая лицо и часто мигая глазками, с которых упали восковые лепешки. Накладная борода криво висела на его остром подбородке.
– Назад! – рявкнул вожак, заметив, что его люди бросили мешки с добычей и готовы пуститься наутек. – Это подсадная утка, нас заманили в засаду! Готовь оружие!
И, обернувшись к мнимому мертвецу, прорычал:
– Сейчас я отрежу тебе настоящий нос, гаденыш!
– Не так резво, шакалий выродок, – раздался тут из-за спин шуххрийцев сильный молодой голос, – сначала посчитайся со мной!
Воры отступили к алтарю, вытаскивая из-за поясов кривые кинжалы. Они боялись нежити, но человек, стоявший перед ними с тяжелым аквилонским мечом в руках был из плоти и крови, и с ним можно было драться. Или договариваться, смотря как повернется.
Вглядевшись в лицо невесть откуда взявшегося стража, Ахбар признал молодого киммерийца, не так давно объявившегося в Шадизаре, и уже успевшего завоевать известность не только среди обитателей Пустыньки, квартала вездесущих воров и веселых бандитов. С варваром его связывали кое-какие дела, не слишком для Кривого приятные, и потому он предпочел натравить на северянина свору своих прохвостов, чем самому вступать в поединок.
– Убейте его! – завопил Ахбар, размахивая над головой саблей, но не двигаясь с места. – Вы что, не видите, он один?!
Схватка, случившаяся затем на скорбном холме, была короткой и полностью бесславной для шуххрийцев. Их было семеро, но трое сразу же предпочли исчезнуть во мраке, оставив на поле боя мешки с судейским золотом в качестве боевых трофеев Конана. Пришедший в себя туранец атаковал варвара с яростью носорога, однако оказался столь же неповоротлив, как и этот толстокожий обитатель джунглей, покрывающих Черные Королевства. Легко уклонившись, киммериец пропустил краснорожего под руку и успел полоснуть острием меча по спине противника, распоров халат и широкий кушак, поддерживающий малиновые шаровары. Штаны упали, обнажив мощный зад туранца, тут же получивший сильнейший пинок
