одеялах. Через минуту он уже спал.
В два часа пополуночи что-то разбудило его. Несколько минут он лежал, прислушиваясь, но ничего, кроме ветерка, колышущего вершины пальм, не нарушало спокойствия. Он сел и напряг зрение, но не заметил ничего необычного. Луна окрасила оазис бледным румянцем, оставив пустыню в глубокой тени.
Озадаченный, он вскочил на ноги. В воздухе похолодало, но не так, чтобы замерзнуть под одеялом. Он подошел к берегу пруда, наклонился к воде и умылся. Вода стекала по его лицу, когда он снова услышал легкий всплеск, что разбудил его. Он оглядел пруд и увидел нечто, движущееся по поверхности воды. Мгновение он уже был готов бежать за оружием, но тут же обругал себя за этот порыв. Какая угроза может таиться в этой ничтожной луже?
Существо приближалось, и он разглядел человеческую голову на грациозной шее, что возвышалась над изящными плечами. Все остальное скрывалось под водой. Конан расслабился. Это не враг.
— Лейла? — позвал он.
— Это я. — Ее голос был тих и мелодичен. Теперь Конан мог разглядеть черты ее лица. Мокрые волосы облегали прекрасную голову, придавая девушке вид восхитительного морского зверя. Подобно дельфину, она была очень изящна в воде.
— Знает ли твой хозяин, что ты резвишься здесь?
— Волволикус погружен в свои ночные обряды. Его не заботит, чем я занимаюсь, когда он уединяется. Я плаваю здесь в темноте, ибо только ночью воздух приятен в этом бесплодном месте. Вода прохладна, и есть луна со звездами для компании.
— Разве звери пустынь не приходят сюда ночью на водопой? — спросил Конан.
— Они не причинят мне вреда, — сказала она и не спеша подплыла к месту, где склонился Конан. Опершись локтями на каменный бордюр, она опустила голову на руки.
— Не все твари вокруг о четырех ногах, — проворчал Конан.
Она улыбнулась, белоснежные зубы вспыхнули в лунном свете.
— Я знаю. Ничего такого я тоже не боюсь.
— Вот, значит, как? — Киммериец был заинтригован. Она говорила не как служанка или рабыня, коей он почитал ее. Он был удивлен ее самоуверенностью, хотя это могло объясняться защитными чарами колдуна. Но более всего его интересовали те прелести, что скрывались под водой. Хотя он и видел ее при дневном свете, но давно привык судить и мужчин, и женщин в зависимости от ловкости их движений. Для воина это был вопрос выживания. То, что он видел до сих пор, обещало просто женщину зрелых форм, как любая из его богатого опыта.
— Именно так, — сказала она. И вдруг взмыла вверх, обвила руками его шею и поцеловала — теплые, подвижные губы на его губах. Он попытался схватить ее, но, гладкая, как угорь, она скользнула в воду и, смеясь, поплыла прочь. Он увидел немного, но и мимолетное ощущение подсказало ему, что она еще соблазнительнее, чем казалось.
— Кром ее побери, — ворчал он, возвращаясь к своим одеялам. — Женщина знает, как испортить мужчине сон.
В темном подвале своего дома маг Волволикус готовил редко используемое заклятье. Он давно привык творить в одиночестве, но этой ночью обратился к своим собратьям. Он сидел за столом из черного мрамора, инкрустированным золотыми нитями магических знаков. Знаки были соединены прямыми и изогнутыми линиями, и весь узор сходился в одну точку в центре стола, где лежал необработанный зеленый кристалл, излучающий мягкий свет. Маг вершил над столом какие-то пассы руками, неуверенно и часто прерываясь, ибо давно не практиковался.
Впрочем, скоро уверенность вернулась к нему, движения обрели быстроту и твердость. Искорки света поползли вдоль золотых нитей, сначала медленно, затем быстрее и быстрее. Когда огоньки достигли магических символов, где линии прерывались, большинство этих символов засияло подобным же образом, некоторые сразу, другие в промежутке от нескольких минут до часа. А часть так и не отозвалась.
Волволикус опустил руки, и кристалл воссиял еще ярче. Постепенно над символами, что светились на черном мраморе, начали проступать человеческие лица. В основном это были мужчины, хотя появилось и несколько женщин. Все были средних лет или старше и великого множества наций и рас.
— Кто ты, нарушивший наши труды Верховным Сбором? — спросил один из них, его безволосая голова парила над знаком созвездия Скорпиона. Черты лица его — стигийца высшей касты — были ужасны, глаза холодны, как у змеи.
— Я знаю его, могущественный Тот-Амон, — сказал старик, тоже стигиец, но с обликом члена низших каст. — Он Волволикус, туранец и мастер Кхелкхет-Птеф. Он приходил ко мне много лет назад за наукой и оказался способным учеником.
— Простой дилетант магии камней и кристаллов? — Тот-Амон исходил презрением. — Что за дело у тебя к чародеям Первого Ряда? Все здесь превосходят тебя многократно. Использовать Верховный Сбор без особой на то причины означает навлечь на себя вечную жизнь, что ужаснее самой отвратительной смерти.
— Быстро говори, если не хочешь заслужить наше проклятие, — сказал весь усохший кхитаец, чьи веки и губы оставались плотно сомкнутыми. Казалось, его голос доносится со всех сторон.
— Он вернулся, — просто сказал Волволикус. — Зло, более древнее, чем змей, снова в человеческом мире.
— Абсурд! — презрительно усмехнулся Тот-Амон. — Ариман устранен из всего этого бытия бого- властителями Стигии силой великого Сета! Заклятия, могущественней которых нет, удерживают его. Ты мелешь чепуху, дурачина! Готовься вынести проклятье.
— Обожди, стигиец, — сказал раскрашенный пикт, у которого в уши были продеты кости, а шею украшало ожерелье из высохших человеческих пальцев. — Тому десять месяцев, как с островов Западного моря к нашему берегу прибыл странный человек. Он не принадлежал ни к одной известной нам расе, но кое-как изъяснялся по-пиктски. То была не нынешняя речь, но в сновидениях я слышал ее от своих предков, живших в незапамятные времена. Он говорил красивые слова и не предлагал ничего зловредного, но было в нем что-то, внушающее отвращение тому, чьи чувства созвучны миру духа. Он интересовался туранской страной и мог направить свои стопы в том направлении.
— Подобные были замечены в Бельверусе три месяца назад! — воскликнул немедийский маг.
— Какого облика были эти? — спросил Тот-Амон.
— Обменяемся мыслями, — сказал немедиец.
Он и пикт закрыли глаза, и все стихло. Затем Тот-Амон втянул в себя воздух, выражая презрение к низшему магу.
— Воистину! Человек давно угасшей расы вернулся! Как это возможно? Все храмы и святилища Аримана разрушены до основания, все ворота, сквозь которые могло вернуться омерзительное божество, стерты в порошок и лежат под грозным проклятием!
— Время — это огромное колесо, о западный маг, — произнес толстый вендиец. — Ничто никогда не разрушается до основания, ничто не изгоняется навсегда. Все возвращается на круги своя. Бог не может быть уничтожен. Еще менее он может быть изгнан.
— Но как сие могло произойти без моего ведома? — потребовал ответа Тот-Амон.
— То говорит твое оскорбленное самолюбие, стигиец, — произнес чернокожий маг, чья голова вся, за исключением глазных впадин, была раскрашена белым так, что она походила на череп. Его желтые зубы были подпилены на концах. — Ты такой же чародей, как и все мы. Ты что, столь велик, что бог обязан спросить твоего позволения, дабы вернуться в человеческий мир?
— Ты прекрасно знаешь, что не в этом дело, Дамбула, — возразил стигиец. — Но столь эпохальное событие должно было вызвать нарушения, очевидные даже первогодку-подмастерью. Неужто мы, маги Первого Ряда, ничего не почувствовали и должны быть просвещены этим премудрым каменщиком?
— Обуздай свою ярость, досточтимый Тот-Амон, — сказал старый кхитаец. — Судя по всему, я согласен с тобой. Не сомневаюсь, все это означает, что Ариман еще не вернулся. Но его последователи каким-то образом воскресли, и они готовят путь своему богу, что вновь обретет место среди людей, духов и богов этого мира.
— Ты говоришь разумно, — признал стигиец. — Но что бы ни предполагали совершить эти черви, это
