времени заговаривая с горожанами и приезжими. Было совершенно очевидно, что простой народ сторонится храма Аримана. Перед ним оставалось широкое открытое пространство, ибо люди, приходящие на площадь, избегали приближаться слишком близко и широкой дугой огибали храм. Деревья, что росли у храма, высохли, хотя все остальные на площади цвели. Фасад выглядел еще более дряхлым, чем раньше. Казалось, зданию этому не меньше тысячи лет.
— Смотрите! — воскликнул Мамос, когда вечерние тени вытянулись через всю площадь. Семь всадников на запыленных конях единой шеренгой выехали на площадь. Впереди был Загобал с лицом мрачным, как песчаная буря в пустыне. За ним следовал огромный аквилонец, такой же хмурый. Остальные были людьми угрожающего вида и разных наций.
— Возможно ли, что это все, что осталось от них? — пробормотал Убо. — Нет сомнения, мы великие воины, раз так сократили их число!
Остальные согласно хихикали.
— Они умудрились поймать несколько лошадей, — сказала Лейла. — Конан, что это за люди? Я узнаю гирканийцев, но остальные мне не известны.
— Тот великан за Загобалом — аквилонец, — объяснил Конан, — и на нем отметины гладиатора. Следующий человек из Кофа. Тот, что в белом халате, — из Шема, страны выдающихся лучников. Смуглый, что скачет босиком, судя по виду, из Кешана или Пунта. Ты видишь, как глаза его ощупывают землю даже здесь, в городе. Он следопыт. А еще один — замориец.
Конан внимательно изучал Беритуса, впервые увидев его так близко. Этот человек выглядел одним из самых грозных противников, что когда-либо встречались на пути Конана. Все его оружие было высшего качества, а минимум доспехов указывал на то, что в бою он полагается на умение и скорость больше, чем на пассивную оборону. Затянутые кожей и сталью кисти и плечи остались ему в наследство от гладиаторских времен, и это тоже было немаловажное оружие.
Остальные были мастера, каждый своего дела, и, вероятно, превосходные бойцы. У Конана не возникало иллюзий по поводу боевых качеств его собственных людей, куда более привычных нападать и убивать из-за угла, нежели в открытом бою. Доведись вступить с ними в схватку, охотники за людьми имели бы явное преимущество даже в столь урезанном составе.
— Они не выглядят такими уж ужасными, — сказал Мамос.
— Ты думаешь? — откликнулась Лейла. — Когда они были рядом, ты лежал на брюхе, прижавшись к полу и съежившись от страха.
— Лейла, — предупреждающе сказал Конан.
— Мои извинения, — пробормотала она без всякого раскаяния в голосе.
— Знаешь, — лениво протянул Убо, — сейчас, возможно, хороший случай уничтожить их. Учти, насчет нас у них нет никаких подозрений, ведь мы просто грязные крестьяне, не стоящие их внимания. Можем подождать, пока они спешатся, как бы невзначай зайти с тылу, а потом каждый из нас всадит кинжал в спину.
— Одному из нас придется очень поторопиться, — заметил Мамос. — Их семеро, а нас только шестеро. Атаман, почему бы не прикончить Загобала и аквилонца? — Его взгляд стал еще более злобным, чем обычно.
— Я запрещаю! — сказал Волволикус. — У нас здесь куда более важные дела, нежели драка с Загобалом.
— Как ты сказал? — Мамос совсем рассвирепел. — Молю тебя, объясни, что же это за дело, более важное, чем убийство врага? Либо эти свиньи будут преследовать нас, пока мы все не умрем, либо убьем их первыми! Убо прав. Почему бы не расправиться с ними прямо сейчас, когда измененное обличье дает нам преимущество?
— Успокойтесь, вы все, — сказал Конан. — Мне тоже хотелось бы всех их прикончить, но это известные и понятные нам враги. Мамос, помнишь, что случилось, когда ты поднял сталь на кхитайца? Думаешь, он не мог и убить с такой же легкостью? Здесь такие вещи, с которыми не следует шутить.
— Атаман прав, — поддержал его Чемик. — Один враг за раз. Человеку больше не нужно.
Смеркалось. Лейла прошла вдоль прилавков и вернулась с хлебом, фруктами, сыром и легким пивом. Все принялись за еду, ожидая, что же произойдет.
— Ну и стол, — проворчал Мамос, с отвращением морща нос при виде скудной еды и кислого пива. — Как бы я хотел запить крепким вином несколько пухленьких жареных курочек! Пойдемте поищем таверну.
— Мы что, развлекаемся? — осведомился Конан. — Помни, ты бедный крестьянин и должен жить на гроши, заработанные тяжелым трудом. Ты больше не разбойник, что отбирает заработанное у других.
— Вот и стемнело, — проворчал Мамос. — Кто же обратит на нас внимание?
Сетования утихли, и они задремали, сидя на том же месте. Они не привлекали внимания прохожих, ибо в залитых солнцем южных городах не редкостью были просители, много дней проводившие в ожидании, прежде чем быть услышанными. Перед каждым казенным зданием можно было увидеть сидящих на скамьях или просто на земле людей, ожидающих аудиенции. Но в этом случае долго ждать не пришлось. Незадолго до полуночи к ним подошел кхитаец.
Конан очнулся от дремоты, когда взошла луна, будто наколотая на шпиль башни, а за луной сияли звезды, подобные россыпи бриллиантов, сапфиров и рубинов на пелене из черного шелка. По положению этих звезд Конан понял, что время близко к полуночи.
Перед ними предстали загадочный кхитайский маг и вендиец. Были здесь и другие: туранец, не отличающийся от местных жителей, но только худой как скелет, а также иноземцы, происхождения которых Конан распознать не смог.
— Время настало, — сказал кхитаец.
Тут и остальные, проснувшись, стали разглядывать пришельцев.
— Время для чего? — осведомился Конан.
— Внимайте мне, — сказал Фенг-Юн. Казалось, он сидит, паря в воздухе, в то время как его спутники образовали плотное кольцо вокруг ожидавших. — Азока, примени свое искусство.
Вендиец быстро что-то произнес нараспев, взмахнув руками, казалось, без какого-либо результата.
— Теперь никто не увидит и не услышит нас, — сказал Фенг-Юн. — Подойди кто-то даже совсем близко, он не заметит ничего.
— А что, если они пойдут прямо через нас? — равнодушно спросил Мамос.
— Тот, кто приблизится, просто обойдет нас, — объяснил Азока, — сам не понимая почему. Так же, как они огибают пространство перед этим проклятым храмом.
— Я думал, люди просто полагают, что он выглядит зловеще, — сказал Конан.
— Тебе и твоим людям по душе барахтаться в зловещих местах, — заметила Лейла.
— Так то простое и понятное зло смертных, — объяснил ей Убо. — Этот вид зла мы любим.
— Давайте вернемся к делу, — терпеливо проговорил Волволикус. — Полночь близится.
— Да, — сказал Фенг-Юн. — К делу. Знайте теперь, что жрецы этого храма стремятся вернуть бога Аримана в сей мир.
— Минутку, — перебил его Конан. — Я много раз видел храмы Аримана и Ормазда. Чем же отличается этот?
— Культ Аримана и Ормазда — не более чем память о праведном боге, — объяснил Фенг-Юн. — Борьба между богами света и тьмы всеобъемлюща, непрерывна и вечна. Всегда созидание бьется с разрушением. Величайший из разрушителей был Ариман, столь пагубный, что даже боги Стигии восстали против него. Во времена настолько далекие, что лишь немногие легенды остались от них, жрецы-короли Стигии при помощи своего бога Сета прогнали Аримана за пределы этого мира, разрушив его храмы, убив его почитателей и жречество. Его считали изгнанным навсегда, а его жрецов уничтоженными.
— Но ничто не вечно, — продолжил вендиец. — Ничто на самом деле не может быть уничтожено в этом мире. Некие вещи просто ждут своего часа.
— Именно так, — подтвердил Фенг-Юн. — И в этом году неизвестная сила, возможно, определенное расположение звезд и планет, которого не заметили даже мы, пробудило к жизни нескольких жрецов Аримана, долгое время погребенных в своих древних склепах. Даже самые ученые из стигийских магов
