Затем всей мощью своего тела он бросил копье; каждый мускул отдал свою силу, каждая кость была рычагом.
Наблюдатели с изумлением увидели, как копье высокой дугой летит на всю длину нефа — расстояние немыслимое для обычного человека. Копье достигло высшей точки своей траектории и стало опускаться, казалось, на лету набирая скорость. Оно пролетело над прекрасным, лоснящимся плечом мраморной женщины и всей своей длиной вонзилось в зловещий широко раскрытый глаз.
Ужасный, неземной стон пронесся по храму; высокие тона разрывали уши, низкие еще больше сотрясали глыбы разоренного храма. Извивающиеся щупальца начали менять окраску, и тонкие струйки желтого и синего света поползли по телу чудовища; пересекаясь, они вспыхивали зеленым. Каменная женщина впихнула всю свою руку и плечо в открытую пасть существа и извлекла огромную горсть чего-то, походящего на серое вещество мозга. Она швырнула на пол тошнотворную массу и потянулась за следующей порцией.
Вновь обретя контроль над своими членами, солдаты развернулись и с воплями, бросая щиты и оружие, расталкивая и топча друг друга, забыв обо всем на свете, ринулись из храма. Столпившись в воротах, они заклинили выход. Торгут-хан оказался в самой гуще, он рубил людей, мечом пробивая себе дорогу.
— Это наш шанс! — сказал Конан. Сейчас снаружи будет такой хаос, что нам удастся сбежать незамеченными.
— Мой отец! — закричала Лейла, вцепившись в Конана.
— Мы ничем не можем ему помочь, — сказал Конан. — Он либо выживет, либо нет. Мы должны уходить.
— Я не оставлю его!
Бормоча проклятия, Конан сгреб ее в охапку, кинул на плечо и побежал к выходу, будто пастух, несущий в стадо отбившуюся овцу.
— У женщин иногда бывают странные прихоти, — посочувствовал Убо, бегущий бок о бок с варваром. Они подбежали к воротам, как раз когда последние солдаты вывалились наружу.
— Подождем, пока они раздуют панику, — предупредил Конан.
— Ага, — сказал Чемик. — Это мудро.
Площадь была полна; горожане пробудились ото сна и вышли посмотреть, что случилось. По всему городу били пожарные гонги, ибо свет, исходящий из огромных брешей в крыше храма, казался отдаленным наблюдателям пожаром, охватившим центр города. Объятые ужасом солдаты распространили панику на ротозеев, иные стражники рубили и кололи жителей в безумной жажде бегства. Вскоре волнение стало всеобщим.
— Вон один хладнокровный, — заметил Убо.
Он показывал на высокого человека, что невозмутимо шел по направлению к храму, не обращая никакого внимания на творящийся вокруг хаос. Он стал подниматься по ступеням так, будто был у себя дома. Конан узнал длинный, черный стигийский халат, а мертвенные черты лица и бритый череп выдавали принадлежность пришельца к жреческой касте. Человек пересек каменную мостовую и, не глядя на разбойников, вошел в храм. Тот-Амон прибыл.
— Туда, — сказал Конан.
По-прежнему держа на плече бьющуюся женщину, он побежал по краю площади и нырнул в аллею между двумя домами. Своим безошибочным чутьем он вел их лабиринтом узких улочек, заспанные обитатели которых высовывались из дверей и окон и спрашивали друг друга, что происходит.
Вскоре они уже были в конюшне, где обнаружили Ауду бодрствующим, а лошадей оседланными и готовыми к скачке. Конан опустил Лейлу на землю.
— Ты уже готова поступать разумно?
Она молча кивнула.
— Что происходит? — спросил Ауда. — Паника по всему городу?
— Героические дела, — сообщил ему Убо. — Мы прикончили бога, но люди взволнованы, а потому нам не следует мешкать и дожидаться их благодарности.
Он вскочил в седло, и остальные последовали его примеру.
Из конюшни они поскакали к расположенным поблизости воротам, где их обступила стража.
— Кто вы? Чтобы покинуть город, вы должны дождаться утра, когда откроют ворота! Там что-то происходит, разве вы не слышали гонгов и не видели пламя? — Командир стражников поднял свой фонарь и принялся изучать их, в то время как двое часовых замахнулись на всадников своими секирами. — Мне не нравится ваш вид. Я уверен, что вы замешаны, что бы там ни происходило в городе. Я арестую вас. Слезайте с коней или будете убиты!
— Это невозможно! — зарычал Конан.
Он вытащил меч и зарубил командира. Ауда пронзил копьем грудь часового, а Чемик замахнулся топором на другого, но промахнулся, и стражник с воплями побежал в город.
Убо и Чемик соскочили с коней и бросились к воротам. Они попытались вытащить из гнезд запирающий брус, но сил их оказалось недостаточно. Конан выпрыгнул из седла и, подперев плечом тяжеленное бревно, ногами отжал створку достаточно широко для прохода. Они вновь вскочили на коней и поскакали в ночь.
Убо и Чемик ревели от хохота.
— Те горожане были бы огорчены, увидев, как мы благополучно смываемся, — кричал Убо, вытирая слезы тыльной стороной руки. — Мы всегда вносим возбуждение в их скучные жизни! Без нас Шахпур останется всего лишь унылым захолустьем.
Загобал и Беритус шли через площадь, теперь так же загроможденную телами — некоторые лежали без движения, другие шевелились и стонали, — как в день гибельного празднества. Постепенно жители города отваживались вернуться на площадь, но робко, ибо окончательное спокойствие еще не наступило. Хотя от храма Аримана осталась лишь груда камней, оттуда по-прежнему доносились неземные стоны и не поддающиеся описанию шумы; между глыб появлялись странно окрашенные вспышки.
— Есть какие-то соображения, что здесь произошло? — спросил аквилонец.
— Те, которых я расспрашивал, — какие-то заговаривающиеся развалины, — сказал Загобал.
Измученный, он спал мертвым сном, когда Торгут-хан поднял тревогу, а потому потратил довольно много времени перед тем, как явиться на зов. Он решил, что, возможно, самое лучшее — позволить для разнообразия посражаться кому-нибудь другому. Когда, наконец, они с Беритусом прибыли на место происшествия, все уже было кончено.
— Люди говорят об ужасном божестве, — продолжил Загобал, — и гигантских женщинах из камня, борющихся с этим божеством, и паре десятков колдунов, устроивших целый спектакль, и каменном дожде, о сверкающих, горящих звездах, что падали с потолка, будто горшки с пылающей нефтью, что бросают со стен осажденных городов. Такое ощущение, будто половина стражи нажевалась черного лотоса и пострадала от массовой галлюцинации.
— Не первый раз странные дела исходят из этого храма, — заметил Беритус.
Когда он произносил эти слова, из развалин вылетел ослепительно сверкающий красный осколок, снова упал и разлетелся на тысячу крошечных мерцающих искр. Окружающая толпа зашумела.
Загобал увидел человека, что задумчиво сидел, уперев подбородок в кулак. По какой-то причине зеваки обходили его подальше. Тут Загобал понял почему. То был Торгут-хан.
— Я должен пойти побеседовать с нашим свинским вице-королем. Пойдем со мною. Он набросится на меня с руганью за медлительность и трусость, и я обязательно выйду из себя и вытащу кинжал. Будь так добр, сдерживай меня, ибо я бы предпочел, чтобы он сдох от рук королевских палачей.
— Тебе посчастливится, если ты сам избежишь этих рук, — сказал Беритус.
— Мои кони быстрее его коней, да и сам я не такой толстый.
Двое пошли туда, где на краю фонтана сидел Торгут-хан; его скрещенные ступни упирались в тело мертвой женщины. Он смотрел, как они приближаются, но, к удивлению Загобала, не выразил ни гнева, ни враждебности.
— А, командир, хорошо, что ты пришел. Нам нужно поговорить. — Вице-король поднял свою тушу и