теперь он спешно наверстывал упущенное, с утра до вечера почти не покидая стола.
Глядя на лоснящуюся от жира физиономию гиганта, в нездоровье его верилось лишь с большим трудом, однако любому, кто осмелился бы отнестись к жалобам его без должного доверия, пришлось бы познакомиться с дубинкой толстяка.» а на это, особенно после того, как в подземельях Тай Цзона он показал свое искусство, желающих не находилось.
— Что, жрец, по вкусу тебе пришлось здешнее гостеприимство?
Не утруждая себя ответом, Сагратиус довольно хрюкнул и вновь приложился к бутылке. Затем тяжело, всем корпусом повернулся к киммерийцу.
— Уж не почудилось ли мне, о блудный сын Крома, или я и впрямь уловил скрытый смысл в твоих словах?
Уловив его настороженность, Кинда с Сиплой, до того негромко переговаривавшиеся о чем-то, стоя у балюстрады, настороженно обернулись. Силла тревожным жестом поправила повязку на предплечье — она настояла, чтобы и ей позволили, наравне с мужчинами, участвовать в обороне подземной галереи, и зингарский клинок зацепил ее. Кинда, по счастью, оказался рядом и сумел вытащить отважную красавицу из гущи сражения. Правда, не раньше, чем она метким броском кинжала уложила нападавшего.
— О чем вы говорите, Сагратиус? — спросила девушка тревожно. На сердце у нее последние дни было неспокойно — и потому любая мелочь воспринималась как угроза.
— Да вот, — с лукавой усмешкой пояснил бывший жрец, похлопывая Конана по плечу, — нашему командиру что-то опять не сидится на месте. Он ведь у нас из тех, кто норовит сбежать в самом начале пира!
Киммериец выглядел смущенным. Он не думал, что Сагратиус так легко раскусит его. А ведь он и сам еще толком ничего не успел решить. К тому же, прежде чем покинуть Тай Цзон, у него оставалось еще одно дело, не решив которое, об отъезде нечего было и думать.
— С чего ты взял, что я собираюсь куда-то уходить? Аквилонец расхохотался.
— Неужели я мог бы хоть на миг поверить, что ты и впрямь решишься принять предложение нашего хозяина и останешься навсегда в этих благословенных краях? Хотя слов нет, предложение заманчивое.
Было в его интонации что-то такое, что заставило варвара мгновенно насторожиться.
— Э-э.« — протянул он, пораженный. — Вот оно что, оказывается! — И обернулся к Силле с Киндой, не упускавшим ни слова из разговора, почувствовав внезапную досаду.
Неужели и эти вот так запросто предадут его? Неужто и им сладкая жизнь покажется приятнее? Он и себе не решался признаться, насколько это задело его. До сих пор Конан даже не допускал подобной возможности. Как ни привык он странствовать в одиночку, но с этой троицей сжился, как с родными, и одна мысль о том, что он мог потерять их, наполняла его болью.
— Так что же? — обратился он к ним. — Вы-то что решили?
К его великому облегчению, Кинда отозвался почти мгновенно, без колебаний.
— Ветер Пустыни несет Кинду, — объявил карлик торжественно. — На восток несет Вечный Ветер своего сына — и на восток я пойду, до самого края мира. Там Великая Пустыня поглотит сына. Там Кинда найдет покой.
Слова его звучали торжественно и уверенно, словно этот невысокий жилистый человечек с далеким взглядом черных глаз не испытывал и тени неуверенности в том, что все будет именно так, и обещанный покой уже ждет его — только руку протяни. Это казалось Конану странным, он не понимал огня, горевшего в душе жителя степей, но не мог не проникнуться уважением к его непоколебимой решимости. И, главное, теперь он знал, что Кинда продолжит путь вместе с ним. На душе у него стало чуть полегче.
— Вот видишь, — обернулся он к Сагратиусу. — Не все такие, как ты, толстый обжора. — И, неожиданно сам для себя, с надеждой добавил: — А может, передумаешь? Что, в других краях, в конце концов, девок и вина тебе не найдется?
Лоснящееся лицо бывшего жреца обрело неожиданно задумчивое выражение.
— Боюсь, друг мой, ты превратно понял мои намерения. Поверь, не еда и не утехи плоти привлекли меня в этих благословенных краях. Я скажу тебе то, в чем не осмеливался признаться прежде никому». — Толстяк вздохнул, собираясь с мыслями. — Видишь ли, Конан, и вы, друзья мои, здесь, в этом крохотном княжестве на краю света мне впервые открылось нечто такое, о чем прежде я не смел даже мечтать. Называйте это Богом, Истиной, Красотой наконец., я искал это всю жизнь. И заливал разочарование вином, ибо был уверен, что поиски мои бесплодны, бессмысленны и навсегда останутся таковыми. Ибо Истина не живет в нашем грешном мире, и людям не дано зацепить даже краешек ее плаща. Но здесь»
— Ты думаешь, что нашел это нечто?
Четверо на террасе вздрогнули. Это подал голос показавшийся в дверях Тай Юэнь. Сагратиус обернулся к нему.
— Мне кажется, да, — произнес он неуверенно. Кайбон Тай Цзона задумчиво кивнул.
— Ты станешь для нас желанным гостем, аквилонец, Но неожиданно жрец Митры покачал головой.
— Я благодарен тебе за эти слова, князь. Более того, я льщу себя надеждой, что когда-нибудь мне позволено будет воспользоваться твоей щедростью. Когда-нибудь. Но не сейчас.
Тай Юэнь не сказал ничего. В чуть раскосых темных глазах его отразилось понимание и сочувствие. Конан подал голос вместо него.
— Как тебя понимать, приятель? То ты остаешься, то нет~ Ты хоть сам-то знаешь, чего хочешь?
— Конечно! — И неожиданно Сагратиус Мейл расхохотался заливисто и громко, и от смеха его остальные почувствовали неожиданное облегчение. Такой Сагратиус, шумный и веселый, был им куда понятнее и ближе задумчивого философа. — Конечно, друзья мои, я знаю, чего хочу! Бродить по свету, дойти вместе с Киндой до самого края земли и плюнуть вниз — и распить там, на краю, бутылочку доброго винца! Вот чего я хочу. А уж потом, к старости», вернуться сюда и постигать истину. Что еще мне тогда останется?!
— Отлично сказано, дружище! — Конан хлопнул его по плечу. — До старости еще целая жизнь — кто же станет растрачивать ее на пустые раздумья! — Он перевел дух и счастливым взглядом обвел приятелей. Ничто так не пробуждало дух киммерийца, как предвкушение новых странствий. — Вот и отлично! Значит, решено. Передохнем здесь немного, я одно дело закончу — и в путь.
Он поднялся на ноги.
И в этот миг тоненький девичий голосок, почти на грани слез, произнес:
— Только без меня.
Силлы хватило только на эти три коротких слова — и она разрыдалась безутешно и горько. Киммериец, обеспокоенный, сжал ее в объятиях. Он и сам замечал, что последние несколько дней с девушкой творится неладное, но не обращал на это внимания, надеясь, что само как-нибудь обойдется. И вот на тебе.
— Что такое? — Неловкой, непривычной к ласке ладонью он гладил ее по плечам. — Кто тебя обидел, малышка?
Силла покачала головой. Слезы уже не катились у нее по щекам, но взор, упорно избегавший киммерийца, был устранен куда-то вдаль, в глубь парка, начинавшегося чуть ниже террасы.
Проследив за ее взглядом, Конан, к своему изумлению, увидел там, на берегу искусственного озера, стройного, как тростинка, юношу в шелковых одеждах, не сводившего жадных глаз с их террасы.
May Па, всплыло неожиданно в памяти имя. Бывший придворный императора. То-то он все эти дни крутился поблизости» Но кто бы мог подумать!
Ревность острой иголочкой кольнула сердце Конана, но он поспешил изгнать ее. С самого начала он относился с Силле скорее по-приятельски, покровительственно, и ласки ее принимал с удовольствием, но без испепеляющей страсти. Да и в ее отношении было больше благодарности забитого зверька, попавшего вдруг к доброму хозяину, чем настоящей любви. И когда она встретила юного кхитайца, должно быть, вся жизнь для нее перевернулась. Так что он будет искренне рад ее счастью.
— Что ж, — варвар нерешительно обернулся к кай-бону, подошедшему ближе и смотревшему вниз, как и Конан. — Ты здесь главный, тебе и решать, парен.
Тай Юэнь рассмеялся — и тут же смех его сменился кашлем. Киммериец с тревогой взглянул на друга.
