привидение, а сам Конан, живой и невредимый, да еще с большим узлом за плечами.
— Вино осталось? — спросил киммериец, не особенно рассчитывая на положительный ответ.
— Зачем пить остатки? Взял еще, — сообщил Ловкач, не спуская взгляда с узла. — Надо же отметить твое возвращение!
— Неплохо бы, — согласился Конан. — Хоть кситара я не нашел, но кое-чем другим у Хиджа разжился. Погляди, коротышка!
Он развязал узел, и содержимое его заиграло таким блеском, что Ловкач Ши на время потерял дар речи.
— Ну, тощий обглодыш, видишь, как ценят меня у восточных Врат! Сколько даров приготовили! Все, что хочешь, кроме проклятого кситара!
— Ну и ладно, — сказал Ловкач, отдышавшись.
— Ладно! Не было никакого кситара, и не надо! На наш век хватит золота и камешков… А главное, что ты голову унес, приятель!
Конан усмехнулся и вытащил из сверкающей груды объемистый ларец.
— Унес, да не только свою, — буркнул он, отбрасывая крышку.
Там, на обивке из черного окровавленного бархата, лежала голова кривого Хиджа и щурилась в потолок единственным темным глазом.
