светлые…» — Варвар пристально посмотрел на невольницу.
Девушка вздрогнула под его взглядом и, видимо, неожиданно даже для себя самой, сделала непроизвольное движение, пытаясь прикрыть грудь и низ живота от глаз Конана.
Стоявшие рядом две служанки отреагировали мгновенно: схватив ее за обе руки чуть повыше локтя, они с силой отвели их назад, так что тело девушки выгнулось вперед, как напряженный лук.
Муниварэ, следившая за глазами короля и почувствовавшая его интерес к невольнице, склонилась к уху киммерийца и шепнула:
— Пленница из Кофа. Девственница.
Конан поднял взгляд на ее жирное лицо, на котором чуть были видны щелки глаз. Толстые губы хранительницы королевских наложниц расплылись в подобострастной улыбке.
— А не врешь? — усмехнулся варвар. — Пройти через столько рук и остаться невинной?
— Я свое дело знаю, мой господин, — почтительно ответила Муниварэ, но в голосе ее слышалась обида, явно указывающая на совершенную неуместность вопроса киммерийца. — Дорогой товар. Торговцы специально хранят его для тех, кто может заплатить большую цену. Правда, когда Индирий уже договорился о покупке, пришел еще один человек и предложил за нее даже большую сумму, но продавец не посмел предпочесть его нам, зная, что мы из королевского дворца.
Она сделала знак служанкам, и те подвели девушку ближе к королю. В самом деле, она была чудо как хороша: стройные лодыжки, длинные бедра, чуть выпуклый живот и точеная тонкая шея. Безупречной округлости груди были настолько крепкими и упругими, что даже не вздрогнули, когда служанки заставили девушку нагнуться и поворачивали, чтобы Конан мог рассмотреть все ее тело.
Кожа красавицы была чуть загорелой и как будто светилась изнутри розоватым светом. Несколько удлиненный овал лица с зеленовато-серыми глазами, повлажневшими от стыда и боли, и пышные светлые волосы, остриженные так, что чуть прикрывали ключицы. Обведенные киноварью соски и накрашенные ногти рук и ног заставили киммерийца вспомнить статуэтки, которые он видел как-то в Зингаре, где их изготовляли из крепкого коричневого дерева и потом полировали до блеска, так, что они выглядели, как каменные.
Тем временем служанки, по знакам Муниварэ, вертели девушку, словно куклу, заставляя вставать на колени, ложиться навзничь, закладывали ей руки за голову, поднимали волосы, показывая всю красоту ее тела своему повелителю. Глядя на все это, варвар вдруг почувствовал, что хорошее настроение, пришедшее к нему после разговора с пройдохой Люцием, куда-то улетучилось.
Он махнул рукой и поднялся с кресла.
«Похоже, представление мне уже надоело, наверное, старею, — подумал он с сожалением. — А девушка, действительно, красива, клянусь алебастровыми бедрами Иштар… И чего, собственно, я жду? Пойду-ка, куда и направлялся, — к Белезе!»
— Подготовить к ночи? — деловито осведомилась толстуха, по-своему расценив жест короля.
— Нет, — зевнул Конан. — Как-нибудь в другой раз.
— Пошли вон! — крикнула Муниварэ своим служанкам, и женщины поспешили к дверям. — Никто из них не понравился тебе, повелитель? — склонив голову, сокрушенно спросила хранительница королевских наложниц.
— Отчего же? — усмехнулся варвар, — Вы с Индирием неплохо постарались, девчонки все как на подбор красивые и соблазнительные. Даже парочка шлюх из веселых домов среди них затесалась — для разнообразия, наверное. Так? — он резко взглянул прямо в глаза туранке, отчего толстуха ошарашено захлопала глазами и даже отпрянула в сторону. — Ну, да ладно, я не в обиде, — добродушно хохотнул он, — вижу, не зря ешь свой хлеб. Я же сказал: займусь ими попозже. А сейчас ступай, ты мне надоела.
Муниварэ выкатилась из зала так стремительно, что король от удивления даже покрутил головой:
«Не иначе у нее под юбкой спрятана пара карликов, которая носит эту тушу. Улетела, как сокол», — он уже хотел было плюнуть на роскошный ковер, но удержался и вышел из зала.
Назавтра Конан проснулся в скверном расположении духа: после того, как он ушел от Белезы и ему удалось заснуть, всю ночь варвару снился Шадизар, прекрасный и порочный Город Негодяев, манящий своими соблазнами, куда он попал совсем еще юным и где ему пришлось испытать множество как приятных, так и опасных приключений.
Киммериец всегда вспоминал о тех временах с особенным чувством, потому что все тогда у него получалось легко и как будто без особых усилий, хотя попадал он, конечно, и в серьезные передряги.
Но сон, как назло, состоял из на редкость отвратительных сцен, как бы вывернутых наизнанку действительных событий: то колченогий прихвостень колдуна топил Конана в зловонной яме, и мучительная неподвижность, сковавшая все члены варвара, не давала ему выбраться наружу, и он погружался глубже и глубже, а ехидная и злобная усмешка врага, казалось, заслонила собой и остаток голубого неба над головой, и край впадины, за который тщетно пытался ухватиться киммериец.
Он просыпайся в холодном поту и пытался отогнать этот кошмар, но едва опускал голову на подушку, мерзкий хромой вновь, как живой, вставал перед глазами, разражаясь отвратительным хохотом.
Потом этот сон улетучился, но на смену ему пришел еще более неприятный: скопище мускулистых карликов-байрагов, отвратительных существ с зеленой кожей, словно у лягушек или ящериц, набросилось на него и рвало и терзало плоть Конана, а он пытался отбиться от них, беспорядочно размахивая руками.
Оскаленные глотки хором шептали: «Отдай сапфир, отдай сапфир!», и оттого, что этих чудовищ было невероятно много, может быть, сотни, или даже тысячи, шепот такого числа глоток сливался в один чудовищный гул, похожий на рев бури, рвущий корабельные снасти, и даже когда варвар проснулся, еще некоторое время этот вой явственно отдавался где-то в глубине его сознания.
— Что со мной происходит? Какие демоны наслали эти сны? — Король с хрустом расправил плечи и соскочил с ложа.
Мутный серенький рассвет занимался за узким стрельчатым окном его опочивальни, и этот осенний полумрак навевал тоску не хуже ночных кошмаров.
— Не иначе, опять какое-нибудь колдовство, прах и пепел! — Киммериец потер лоб и, схватив стоявший рядом с его постелью серебряный кувшин с вином, жадно припал к горлу сосуда.
Опорожнив содержимое, варвар шумно вздохнул и рассмеялся:
— Вот уж точно — старею! Словно девица, испугался страшного сна! Или я уже и не Конан из Киммерии, не король Аквилонии, а уподобился робкой пленнице, проданной вчера на невольничьем рынке? Мало ли что может присниться, бывало и наяву значительно хуже. Вот и сапфир этот вспомнился, а сколько уж лет прошло! Может, зря я отказался вчера от новой наложницы? Эй, Гаримет!!!
Рядом с ложем стоял серебряный колокольчик, но киммериец обычно не утруждал себя протягиванием руки, и его зычный голос был слышен за несколько помещений от королевских покоев. На рев повелителя, на ходу поправляя пояс камзола, влетел сонный дворецкий,
— Неси завтрак! — потребовал Конан. — Дрыхнете тут, как сурки, а король подыхает с голоду!
Гаримет, склонившись в почтительном поклоне, осведомился, что желает его величество на завтрак.
— Все, что есть, Нергал тебя побери! — гаркнул киммериец. — И вина еще, — он перевернул кувшин, — видишь, лоботряс, тут можно и от жажды подохнуть! Да побыстрее!
— Будет исполнено в один момент! — дворецкий, еще раз поклонившись, исчез за дверью, и варвар услышал, как снаружи засуетились и забегали подгоняемые им слуги.
Король отворил дверь в соседнее помещение и оказался в просторной комнате, стены и пол которой были отделаны карпатским мрамором, а посередине стояла большая серебряная ванна, наполненная почти до краев. Киммериец сначала окунул туда руку, а потом с наслаждением погрузился в прохладную воду.
Одним из преимуществ королевской жизни была возможность каждое утро омыть тело этой живительной влагой, куда придворные лекари добавляли бальзамы и настои пахучих трав. Это наслаждение Конану очень редко приходилось испытывать в предыдущей жизни: ведь никому в голову не придет предоставить подобное удовольствие заключенному, в чьей шкуре варвару случалось бывать значительно чаще, чем ему бы этого хотелось, или устроить омовение посреди жгучих песков, где и простой глоток воды уже считался подарком богов.
