его вид и напряженно горящие глаза придавали еще большую убедительность голосу. — Разве ты не говорил, что хотел бы помочь мне, хотел бы увидеть меня прежним?..
— Говорил! И не отказываюсь от своих слов! Но что ты хочешь от меня? — горячился варвар. — Нужно с кем-нибудь сразиться, скрестить мечи или шпаги?.. Нужно вытрясти из кого-нибудь душу?.. Нужно подставить грудь под удар?.. Что?!.. Я не ослышался: ты просишь меня протрястись шесть дней в седле, чтобы добраться до этого Майгуса (Нергал его побери!) и обратно? У тебя, что, нет гонца и пары охранников в придачу, чтобы поручить им это?.. Или этот самый Майгус отличается свирепым нравом и разрывает на клочки всякого, кто подъезжает к нему ближе, чем на пять локтей!?..
— О нравах и привычках Майгуса я знаю только то, что они непредсказуемы, — терпеливо ответил герцог. — Именно поэтому я прошу съездить к нему тебя, Конан. Ты сам понимаешь, насколько для меня важно, чтобы этот аргосский чудак согласился помочь Зингелле. В ней — последняя моя надежда, последнее мое упование! Не секрет, Конан, для тех, кто тебя знает, что удача бегает за тобой по пятам. О твоих невероятных подвигах ходят легенды по всей Хайбории. Боги любят тебя! Если Майгус почему-либо взбрыкнет и откажется составлять гороскоп Зингелле, один его взгляд на тебя может заставить его переменить решение. Один твой вид, Конан, способен убедить любого!..
На такие слова киммерийцу возразить было нечего. И хотя мысль о предстоящем путешествии нагоняла на него тоску, он согласился. Немало способствовало его согласию и то, что Гарриго обещал плотно набить все дорожные сумы Конана и двух его спутников (солдат охраны, которых он настоял взять с собой для большей надежности) самым отборным вином из своих знаменитых подвалов.
— Но и это еще не все, Конан, — сказал герцог, провожая его ранним утром к воротам своего особняка. — Ты погляди только, какой красавец! Теперь он твой.
Слуги подвели к Конану огромного вороного жеребца, горячего и статного, из лучших аквилонских конюшен. Киммериец восхищенно присвистнул. Высокие и сильные кони, с широкой грудью и холкой в человеческий рост, на которых его мощная фигура смотрелась ловко и соразмерно — были его слабостью.
— Эту зверюгу я подарил Зингелле год назад, — сказал Гарриго со вздохом и провел ладонью по блестящему крупу, отчего конь фыркнул и замотал головой, раздувая ноздри. — После случая со старухой она невзлюбила его и каждый день спрашивает, спустили ли с него шкуру и отдали ли на колбасу…
— На колбасу — такое чудо?! — Киммериец вскочил в седло и подобрал поводья. — Она большая шутница — твоя Зингелла. Надеюсь, когда с ней будет все в порядке и настроение ее улучшится, она станет шутить веселее!
К вечеру третьего дня Конан и двое его спутников добрались, наконец, до обители нелюдимого звездочета. К этому времени дорожные их сумки значительно полегчали и не издавали больше мелодичного звона. Зато время в пути пролетело почти незаметно, и все трое — Конан и охранник — прониклись раскованной и теплой приязнью друг к другу.
— Надеюсь, почтенный Майгус не окажется скрягой, — заметил Конан, поворачивая вороного жеребца к видневшейся в десяти шагах от дороги живой изгороди, тесно примыкающей к двухэтажному каменному дому. — Пусть вино в его погребах не такой тонкой выделки, что у Гарриго, лишь бы его оказалось вдоволь!
— Слыхал я, что звездочеты вообще не пьют! — заметил один из охранников, простодушный молодой парень по имени Хорхе.
— Брось! — возразил Грумм, более старший и умудренный жизнью его приятель. — Я слышал как раз наоборот: заливают в себя до тех пор, пока звезды не начинают так и скакать по небу, выписывая немыслимые кренделя!
Подъехав вплотную к дому, Конан сокрушенно присвистнул.
— Похоже, он все-таки скряга! Я слышал, что Майгус богат, словно иранистанский султан. А в таком обшарпанном домишке постыдился бы жить и последний кордавский сапожник!
И впрямь дом выглядел неухоженный и убогим. Кусты и деревья, окружавшие его со всех сторон, были нестрижены и напоминали клочок вольного леса. Крыша из грубой черепицы давно требовала ремонта. Стекла на разноцветных витражных окнах были покрыты слоем пыли. Густой плющ, покрывавший фронтальную стену до самой крыши, напоминал рваный ковер, истрепанный дождями и выцветший на солнце.
Медные ворота не имели запора и открылись от толчка рукой. Вступив в сад, Конан настороженно огляделся. Его могли охранять дикие звери, притаившиеся в густых и буйно переплетенных зарослях. Чуткий слух варвара ловил малейшие шорохи. Впрочем, ведь хозяин дома — маг. Что ему запоры и звери! Может быть, Конан со всего размаха треснется сейчас лбом о невидимую преграду…
Добравшись до входной двери — слегка разочарованный тем, что ничто и никто его не остановил — киммериец уже не удивился, обнаружив ее незапертой. Велев своим спутникам держаться к нему поближе, Конан вошел в дом. Он старался производить как можно больше шума, чтобы привлечь внимание его обитателей и не слишком шокировать их внезапностью своего появления.
Грохот ножен о стены, топот обутых в тяжелую кожу ног и грубые веселые голоса не остались незамеченными. В прихожую выкатился низенький круглый человечек, босой, лысый, в несвежем и мятом халате.
— Проводи-ка меня, приятель, к твоему хозяину! — обратился к нему Конан, приветственно кивнув. — Спутники мои не прочь передохнуть и подкрепиться с дороги. Наши кони, которых мы оставили в саду, — тоже.
Человечек нагнул голову, как показалось Конану, слегка насмешливо и покатился в глубину дома, приглашающе махнув короткой и толстой ручкой. Охранников он направил в левое крыло обители, откуда доносились теплые и пряные запахи свежеприготовленной пищи. Конана же повел дальше, вертя по сторонам блестящей в свете свечей головой и словно приглашая полюбоваться висящими и стоящими тут и там диковинами. Киммериец не мог не отметить про себя, что внутри дом производил гораздо более роскошное впечатление, чем снаружи. Он уже не казался ни приземистым, ни ветхим. Стены были обиты отличным китайским шелком, полы покрывали ковры причудливых расцветок, любой подсвечник — из бронзы, серебра, нефрита, лабрадора — являл собой произведение искусства. На каждом шагу попадалось что-либо очень красивое и дорогое: то мраморная статуя богини Иштар в полтора человеческих роста, то причудливые водяные часы, издававшие звоном капель определенную мелодию, то чучело невиданного зверя, то что-нибудь совсем непонятное, но притягивающее взор.
Не то что сапожник, но и знатный зингарский вельможа не отказался бы жить в таких хоромах! Конечно, если бы дом не был таким убогим снаружи. Может быть, почтенный Майгус никогда не выбирается за пределы своих стен, и ему неведомо, как неприглядно смотрятся они со стороны?.. Слуг своих он также мог бы одеть поприличнее, во всяком случае, не заставлять их шлепать по паркету из мореного дуба босиком…
Дойдя до небольшой круглой комнаты, выдержанной в малиновых тонах, лысый человечек остановился и неожиданно плюхнулся в одно из бархатных кресел. Не позволив себе выказать удивления, киммериец с достоинством опустился в другое кресло, напротив.
— Итак, зачем тебе нужен хозяин этого дома? — спросил человечек, ерзая и подергиваясь, чтобы устроиться поудобнее.
— Я предпочел бы объяснить это самому почтенному Майгусу, — ответил Конан. — Разговаривать с его слугами мне кажется пустой тратой времени.
Человечек подпрыгнул в кресле и хлопнул ладонями по подлокотникам.
— Брось, мой мальчик! Ты отлично понял, что перед тобой сам Майгус. Зачем же показывать себя большим варваром и дикарем, чем ты являешься на самом деле?..
В последний раз Конан слышал обращенные к себе слова «мой мальчик» лет двадцать или более назад. Хмыкнув, он обратил на сидящее напротив него нелепое существо более внимательный взор.
Майгусу было на вид лет пятьдесят. На смугло-желтом морщинистом лице, выдававшем аргосца или шемита, усмехались умные круглые глаза, темные, с желтыми белками. Нос был короткий, курносый и
