Даниэл Уолмер
Замок зла
Не прошло и пяти дней, как Конан заскучал в гостеприимном замке Кельберга фон Брегга, пятибашенной громаде из серого камня, хотя и старался изо всех сил этого не показывать. Кельберг, двадцативосьмилетний немедийский аристократ, был его другом и кровным побратимом, с которым не так давно они совершили на пару довольно-таки безрассудное и полное всяческих приключений путешествие к берегам Южного Океана. Правда, почти до самого конца пути Конан и не подозревал, что спутник, с которым столкнула его судьба в зловещей и мрачной Стигии, является отпрыском знатного немедийского рода, единственным сыном одного из самых влиятельных людей в Бельверусе. Он даже имени своего не назвал при знакомстве, отделавшись кличкой — Умри, полученной где-то в туранский степях и означающей 'ветер, пинающий перекати-поле'.
Теперь этот «ветер», покончив с бродяжничеством, получив в наследство от недавно умершего отца огромный родовой замок и женившись на женщине, которую любил с детства, выглядел как человек, счастливее которого нет во всей Хайбории. Счастливый же человек, как убедился Конан уже после нескольких дней, проведенных в замке, — существо хоть и светящееся, хоть и изливающее вокруг благодеяния, улыбки и подарки, но в чем-то, прямо скажем, скучноватое.
Особенно, если он не имеет возможности поделиться своим счастьем с теми, кто его окружает.
Кельберг светился, как новенький серебряный доспех, только что вышедший из рук оружейника. Его молодая жена Илоис, несмотря на бледность и худобу — последствия долгой болезни — была сама грация и вежливость. Правда, на придирчивый вкус киммерийца серые ее глаза были излишне строги и серьезны, лоб — слишком высок, а пальцы рук чрезмерно тонки и длинны, но в целом он не мог не признать, что многолетняя верная любовь его друга имеет под собой определенные основания. Когда они были рядом — а рядом они были круглые сутки, — кто бы ни находился возле них третьим, непроизвольно начинал чувствовать себя лишним, даже если то был праздничный пир за длинным столом в сорок персон.
Конан искренне радовался счастью друга. Но в собственной его душе не зажила еще рана от гибели удивительной женщины, которая была ему очень дорога, хоть он и не сумел добиться от нее ответного чувства. Рана эта была причиной того, что порой во время оживленной беседы между ними тремя, расцвеченной взглядами, что бросали друг на друга Кельберг и Илоис, украдкой, словно влюбленные (хотя юными они уже не были давно, а Илоис имела даже двоих детей от первого брака), киммериец внезапно хмурился и резко отходил, едва кивнув на прощание.
Кельберг, чуткий и сострадательный, прекрасно сознавал, что творится в душе его друга. Не раз он подолгу говорил об этом с Илоис, и именно ей пришла в голову идея, которую он не мог не одобрить. Правда, для воплощения ее в жизнь им пришлось бы на несколько дней расстаться, но ради поддержки друга он готов был даже на такую серьезную, почти немыслимую жертву.
На пятый вечер, сразу после обильного ужина Конан спустился в сад. Прохаживаясь между тяжеловесно подстриженных кустов, вдыхая усилившиеся в сумерках ароматы лилий, он размышлял, сколько дней стоит провести ему в замке, чтобы не обидеть друга скорым отъездом. Дней пять? Восемь?.. Может быть, пол-луны?.. А выдержит ли он здесь еще целых пол-луны? Самое досадное было в том, что киммериец не мог не заметить, как старается новый хозяин замка, чтобы другу его было весело и приятно у него в гостях, как он низ кои вон лезет, чтобы предупредить малейшее его желание. Вот хотя бы сегодняшний ужин. Чего только не было на низком дубовом столе, накрытом на них троих? И хрустящие жареные рябчики, и оленина с брусникой, вымоченная в уксусе и вине, и рыбы, названия которых Конан и упомнить-то не мог. И в то же время сам хозяин ел только овощи и фрукты — это было результатом влияния той самой женщины, чью гибель переживал Конан. Илоис, глядя на мужа, накладывала себе в тарелку то же, что и он. Все изысканные мясные и рыбные деликатесы уписывал один лишь гость! ну, и слуги, конечно, неплохо попировали, когда убрали со стола все, что там оставалось.
Когда Конана, гуляя по замку, останавливался перед старинным мечом редкой работы с рукоятью, усыпанной драгоценными камнями, либо за обедом невольно задерживал взгляд на золотой чаше с витыми узорами на блестящих боках, хозяин тут же заявлял: — Я очень прошу тебя, Конан, возьми эту вещь в память обо мне! Не обижай меня отказом! Киммериец отказывался, говорил, что его дорожная сумма не бездонная, что он жалеет своего коня и не хочет нагружать его, словно вьючного мула, бронзой, серебром и золотом, но все отговорки были тщетны.
Лишь только Конан решил про себя, что пол-луны выдержать в этом чрезмерно гостелюбивом замке он, похоже, никак не сможет, но восемь дней — постарается, как за спиной его раздались знакомые шаги.
— Я не помешал? — спросил Кельберг, подходя к другу и приобнимая его за плечи.
— Нисколько! — ответил киммериец. — Прогулка помогает мне переварить великолепный ужин. Но мне жаль твоего повара, Шумри: когда в замке нет гостей, он, верно, умирает со скуки! — Как славно, что ты зовешь меня по-прежнему: «Шумри»! счастливо рассмеялся немедиец. — Веришь ли, никак не могу привыкнуть к своему родовому имени. Кель-берг! Кельберррг!.. оно рычит на меня, как злой пес. Оно давит на меня, как седло, впервые одетое на спину лошади, привыкшей вольно скакать в табуне!..
— Да конечно, какой из тебя Кельберг! — Конан хлопнул друга по плечу тяжелой лапищей так, что тот невольно присел. — Бродяга, пинающий перекати-поле, каким был, таким и остался, даже став хозяином самого огромного замка в Немедии! Кельберг бы уплетал сегодня за ужином не вареную капусту, но сочную оленину, и запивал ее добрым вином! Шумри согласно покивал головой.
— Послушай-ка, — сказал он. — Сдается мне, что ты заскучал в этом самом огромном замке Немедии. И даже оленина и отличное вино перестали тебя радовать. Не спорь, не спорь! — поднял он руку, предупреждая возражения киммерийца. — Не только я это заметил, Илоис вчера вечером сказала мне то же самое. Поэтому у меня есть к тебе отличное предложение: а что, если нам с тобой поехать на несколько дней поохотиться? Только ты и я, да пара слуг, чтобы отвозили добытую дичь в замок. К северу от Бельверуса есть совсем дикие места, славящиеся обилием зверя. Ну, как?..
— Поохотиться, говоришь? — Конан не скрывал удивления.
Впервые слышу, что ты полюбил охоту.
— Вообще-то, я ее не полюбил, — честно признался Шумри.
— Скорее даже — разлюбил окончательно. Но уж очень мне хочется побыть с тобой подольше, и не просто побыть, а странствовать, как когда-то. Спать на голой земле, жарить на костре мясо, разговаривать до утра… Тебе не по нутру мой тяжеловесный замок с его пыльной роскошью, я же вижу. Мне он тоже не нравится, клянусь твоим Кромом! Кстати, я продаю его, и, совсем скоро, стану таким же бездомным бродягой, каким был до сих пор.
— Ты продаешь свой замок? — не поверил своим ушам киммериец. — Ты не спятил случайно, старина, от чрезмерного счастья? А как же Илоис? — Илоис будет только рада. Мы с ней решили это вместе, Конан. Помнишь, я рассказывал тебе, что когда мы были еще детьми и встретились в самый первый раз, она сказала, что ни за что не согласилась бы жить в этом угрюмом и холодном замке? А я тогда ответил, что продам его, раз он тай не нравится, и мы будем путешествовать всю нашу жизнь.
Я фантазировал тогда, врал безудержно — про дома-грибы, дома-острова… Пришла пора выполнять свое детское обещание.
— Я всегда знал, что ты сумасшедший, — заключил Конан. — Но, честно говоря, надеялся, что по Закону Равновесия, о котором мне когда-то кто-то рассказывал, жена тебе попадется нормальная.
— А зачем мне нормальная? — Шумри рассмеялся, махнув рукой. — Ты и представить себе не можешь, какое это счастье — претворить в жизнь сумасшедшие детские фантазии! сначала я повезу Илоис туда, где мне что-то понравилось, что-то запало в душу во время моих десятилетних странствий.
Потом мы поедем в те края, где я не бывал, где все будет в первый раз. Конечно, со временем мы устанем и постареем, да и дети, если они появятся, будут утяжелять наш путь…
Поэтому, в конце концов, мы остановимся в самом прекрасном месте, какое только увидим. И будем там жить.
— Что ж, желаю тебе найти такое место, — сказал Конан.
Он отвернулся, и взгляд его упал на ровно подстриженные в виде шаров, пирамид и усеченных конусов кусты. Ухоженный поколениями слуг, вылизанный до пылинки сад… Наверно, к лучшему, если Шумри продаст кому-нибудь эту роскошную скуку. Помолчав, он спросил: — Интересно, а озеро с синими лотосами ты покажешь Илоис? Оно вошло в число мест, которые запали тебе в душу? Не обращая внимания на не совсем добрую иронию в голосе друга, Шумри горячо ответил: — О, мне бы этого очень хотелось! Я столько рассказывал Илоис об Алмене, что она мечтает хотя бы взглянуть на те «дворцы», где она жила. Но ведь это несбыточно, Конан! Если только кто-нибудь перенесет нас туда на крыльях. Как твой которую или тот древний ящер, помнишь?..
Киммериец промолчал. Шумри нетрудно было прочесть в его молчании то, что он думает. 'Ни тени грусти в лице, когда он произносит имя Алмены! А ведь эта женщина значила для него не меньше, чем для меня, хотя и совсем по-другому…' — Ты, кажется, укоряешь меня, Конан, хоть и не произносишь этого вслух… — огорченно сказал Шумри.
Больно ли мне от того, что Алмена погибла? И да, и нет. Я не могу грустить об этом так, как ты, потому что…
— Потому что ты вообще не способен сейчас грустить! резко перебил его Конан. — Даже если полмира провалится в бездну, ты вряд ли это заметишь!..
— Потому что, — продолжил Шумри, не обращая внимания на его выпад, — я твердо знаю, что увижу ее. Алмена обещала мне это, а я верю ей.
— Отчего же? Я тоже ее увижу, — пожал плечами киммериец. — Все мы когда-нибудь увидимся там, где будем веки-вечные слоняться серыми тенями.
— Я увижу ее не на Серых Равнинах! — горячо возразил Шумри. — Да и ты тоже! — Ладно! — Конан махнул рукой. — Не будем об этом. А то еще разругаемся на потеху Нергалу. Мне кажется неплохой твоя идея насчет охоты. Я слышал, что в лесах Немедии встречаются гигантские зубры…
— И зубры, и лоси, и медведи, — охотно подтвердил Шумри.
— Лосей и медведей я встречал немало, а вот зубра еще никогда… Но как же Илоис? Разве она сможет расстаться с тобой? — О, да! Если честно, это была даже не моя, а ее идея.
Она сказал, что все равно собиралась оставить меня на несколько дней. Хочет пожить в доме отца, попрощаться с ним перед нашим отъездом. А мне же прощаться не с кем…
— Тогда… завтра? — Конан невольно выдал этим вопросом, как опостылел ему роскошный замок, и Шумри не мог не расхохотаться, по-детски встряхивая наполовину седой головой. *** Илоис рассчитала правильно: оставив далеко позади себя массивные ворота с высеченными над ним барельефами хмурых толстомордых львов, очутившись в лесу с луком за плечами и тугим, полным стрел колчаном, Конан сразу же воспрял духом.
Слава хвойных лесов к северу от Бельверуса была заслуженной: не проходило ни дня без азартной погони за красавцем-оленем с разметавшимися на
