— Так позови их! Давай, давай! Да очнись ты наконец! Смотри: мы разведем костер здесь, со своей стороны, и сделаем ящерицу живой. А им следует разжечь огонь там, у себя, но очень близко к преграде, и так, чтобы трава и мох горели вплоть до самой стены…
Киммериец еще с полминуты объяснял спутнику суть своей затеи, и, наконец, растерянной лицо юноши прояснилось. Он кивнул. Да, нужно попробовать!
…Ванкрид и Таона, откликнувшись на зов Ллеу, стояли на расстоянии чуть дальше вытянутой руки от своих спасителей, но по-прежнему оставались не видимыми для них. Сообразно ожиданиям, в жарко пылающем пламени костра ящерица вновь ожила. Дождавшись, пока по ту сторону преграды тоже вспыхнет огонь, зажженный незримой рукой, и низкая трава превратится в узкую горящую дорожку, Конан сделал ими юноше:
— Ну же, не тяни! Она же тебе подчиняется.
Парень, обжигая пальцы, выхватил ящерицу из костра и бросил ее сквозь стену:
— Выручай, зверушка!
Докрасна раскаленный живой камень, извиваясь в воздухе, оказался на огненной дорожке со стороны Ванкрида и Таоны, причем пробив ощутимую брешь в проклятом куполе — настолько, что теперь антархов было прекрасно видно и варвару. Ящерица подбежала к ним вплотную.
— Назад, ко мне! — крикнул ей Ллеу. — Прыгай! А вы — за ней!
Ящерица развернулась, повинуясь его голосу, и в самом деле прыгнула вперед, еще более нарушив целостность купола, и, покуда проход им затянулся, за ней последовали Ванкрид и Таона, Спустя мгновение оба они стояли перед киммерийцем и Ллеу, еще не смея поверить, что зги не сон. Юноша бросился на колени, обнимая детей и смеясь от счастья.
— Ночь кончилась, — сказал Ванкрид, когда вообще смог говорить.
Потом юный антарх подошел к киммерийцу, восхищенно, с глубочайшим уважением и признательностью глядя на него, человека, возвратившего Хаагену маттенсаи… и саму жизнь.
Таона в это время, держа в своей маленькой руке ладонь Ллеу, что-то быстро шептала, колдуя над его обожженными — в очередной раз — пальцами.
И это подействовало — боль быстро прошла, словно ее и не было, а дочь антархов, наконец, улыбнулась, впервые за очень долгое время.
— Ну вот, правда, так лучше?..
Но это был еще не конец пути. Юный воин-антарх, Ванкрид, худое, почти прозрачное лицо которого светилось счастьем и торжеством, спросил Конана:
— Ты ведь пойдешь с нами в Ландхааген? Ты окажешь нам такую великую честь, ступив на нашу землю?
Киммериец кивнул, соглашаясь, и протянул мальчику ветвь маттенсаи.
Путь, который занял у Ванкрида и Таоны много дней, вчетвером они прошли втрое быстрое. Непосредственная близость вечно зеленой ветви маттенсаи, которую дети несли поочередно, не выпуская из рук, стремительно возвращала юным антархам силы, заставляя кровь быстрое бежать по жилам, а сознание того, что теперь они не одни, наполняло сердца надеждой. Огромный черноволосый варвар до такой степени восхищал Ванкрида, что тот готов был не отходить от Конана ни на шаг и разве что шею себе не сворачивал, стараясь заглянуть ему в лицо.
— Хотел бы я, когда вырасту, быть похожим на тебя, — признался он как-то. — Я никогда тебя не забуду!
Таона же предпочитала общество Ллеу, который, чувствуя, когда девочка устает идти, запросто брал ее на руки и нес, а она благодарно обхватывала его шею руками, опускала голову ему на плечо и закрывала глаза.
— Ты ведь всегда будешь с нами? Ты не бросишь нас, правда? — время от времени спрашивала Таона.
— Я для того и пришел, чтобы остаться в Ландхаагене. Мой дом теперь — там, где вы.
— Мы ждали так долго! Мы бы давно умерли, если бы не знали, что вы обязательно разыщете нас… Но, Ллеу, этого мало…
— Мало чего? — не понял их слов юноша, — Быть вместе?
— О, да. Белый дворец… понимаешь наш Белый дворец, что выстроен возле храма Эрлим, стал гнездом какого-то зла. Когда я думаю об этом, мне становится страшно.
То же самое говорил и Ванкрид, да и сам Ллеу чувствовал, что дети совершенно правы.
Чем ближе они подходили к границам Ландхаагена, тем ощутимее становилось присутствии темной силы, так долго препятствовавшей им и не только не собиравшейся сдавать своих позиций, но сделавшейся еще более грозной и устрашающей, нежели до сих пор.
Ни туман Кезанкийских гор, ни чары Паука не могли с этим сравниться, ибо если прежде все чудовища, в любом образе встречавшиеся им на пути, были только посланцами, слугами этой ужасающей силы, то теперь в бой вступала она сама. Без посредников. И намерена была отыграться за все прошлые поражения.
— Это несправедливо, — решительно и мрачно произнес Ванкрид. — Никто не смеет вставать между нами и Хаагеном.
— Блистающему плевать на справедливость, — отозвался юноша, — Теперь он ни перед чем и ни огрел кем не остановится и сделает все, чтобы вас уничтожить.
Конан посмотрел на него с интересом. Блистающий? Это имя называл Шин-дже-шедд. Значит, Ллеу оно тоже известно?
— Да, — подтвердил парень, словно прочитав его мысли. — Он с самого рождения преследует меня. Это он превратил мать мою Линн в нечто похуже дикого зверя, ожесточив ее сердце, ведь даже волчица не обнажает клыки против собственного детеныша. И сестры мои тоже перестали быть людьми. Блистающий ненавидит саму жизнь и питается страданиями людей, стараясь преумножить, таковые. Но теперь я знаю его! И больше не боюсь.
Лицо Ллеу, осунувшееся, с пылающими глазами, выражало отчаянную решимость.
— В мире двух зеленых светил он не смог заметить господства, а в мире людей почти всегда торжествует, как полновластный правитель, и, не задумываясь, губит тех, кто смеет ему противостоять, — продолжал юноша. — Поэтом лучшие зачастую гибнут рано, он попросту выбивает их одного за другим; будь то воин, дитя или женщина. Или прекрасная, цветущая земля, на которой вечный мир. Маленький Хааген с его удивительным народом…
— Так Блистающий преследует и меня тоже? — спросил варвар.
— Разумеется. Тебя-то о первую очередь.
— Но его можно убить?
— Он полагает, что смертным это не под силу. Но Блистающий ошибается. Мы тысячу раз убивали его в нас самих!
— Смотрите, — сказал вдруг Ванкрид, останавливаясь и склоняясь в глубоком поклоне.
Прямо перед ними возникла призрачная фигура, движущаяся им навстречу, и, к изумлению своему, киммериец узнал Аватару.
Только на сей раз меруанский маг выглядел совсем иначе, чем прежде. Тогда, в Немедии, ни явился как странник в нищенском одеянии, босиком, лицо его было обветренным и темный от загара — сейчас же словно светился изнутри и казался подобным молодому воину. Только глаза могущественного чародея оставались прежними и лучились бесконечным пониманием, и любовью, и той самой мудростью, так поразившей тогда Конана.
— Шин-дже-шедд! — воскликнул варвар. — А я полагал, что ты погиб…
— Меня много раз полагали погибшим, — улыбаясь, возразил Аватара, — и такое станет повторяться и впредь, но никогда не будет до конца верным. Я всегда рядом с теми, кто не желает покориться моему врагу. Сейчас, когда вам предстоит последняя битва за Хааген, знайте: я не оставлю вас. Я не могу сделать вас неуязвимыми, ибо вы смертны. Но помните: главное оружие — не то, что в руках, а то, что внутри вас самих. Не поддавайтесь ни страху, ни отчаянию, потому что Блистающий сам боится вас в тысячу раз больше, чем вы его. Идите в Белый дворец. Я надеюсь на ваше мужество… и вашу любовь, ибо она — то, над чем Блистающий не властен. Сейчас не время для слабости и сомнений.
