Том 3. Драмы

(Садится.) Надобно порядком распечь племянника моего – экую он заварил кашу – однако я пощажу его немного. Молодость! Всё молодость! Хотя это такой порок, от которого всякий день мы исправляемся, – может быть, он и не совсем так говорил, или что-нибудь да не так тут есть… впрочем, я не думал бы никак, чтоб Юрий дошел до такой низости, если б (в задумчивости опускает голову)… Ба! Что это за записка: Ma chère…[71] это любопытно. (Подымает записку – вдруг вскакивает в изумлении и долго молчит, смотря на записку, потом с досадой говорит) Как… к Любови – к моей дочери любовное письмо – свидание… Юрий… нет, этого я не стерплю. (Молчание.) Видно, это давно написано, потому что на полу валяется, как всё старое. (Молчание.) Ну, говори, что я несправедливо делал, любя дочерей моих неодинаково… Я наперед как предчувствовал это… вот Лизушка такой штуки не сделает… с братом двоюродным любовное свиданье – где это на свете видано… О! Я ему отомщу; будет теперь меня помнить. После этого чего нельзя от него ожидать, от обольстителя двоюродной сестры!.. (Ходит взад и вперед.) Однако припрячу записку до случая. (Кладет в карман.) Но вот и брат идет, кажется…

Явление 2

(Николай Михайлович входит.)

Ник<олай> Мих<алыч>. Что это, брат, такое, что опять за важное дело. У меня, право, их теперь так много, что не знаю, куда с ними деваться.

Вас<илий> Мих<алыч>. Да дело немаловажное, касающееся до тебя и до твоего сына.

Ник<олай> М<ихалыч>. М<арфа> Ив<ановна> что-нибудь еще хочет сочинить, не правда ли?

Вас<илий> Мих<алыч>. Нет, до нее тут ничего не касается.

Ник<олай> Мих<алыч>. Эх, братец! Так что же тут может быть важного? Ты меня только оторвал от занятья… об этом после можно поговорить.

Вас<илий> Мих<алыч>. То-то нельзя…

Ник<олай> Мих<алыч>. Что же это?..

Вас<илий> Мих<алыч>. Твой сын…

Ник<олай> Мих<алыч>. Мой сын – лучший из сынов. Благороден, справедлив, хотя мечтателен, и меня любит, несмотря на все происки старух…

Василий М<ихалыч>. Хм! Хм! Хм!

Ник<олай> Ми<халыч>. Что ты так смотришь? Неужели кто-нибудь может сказать нет?

Вас<илий> Мих<алыч>. Нет! Не то чтобы не любил совсем; а это еще подлежит сомнению.

Ник<олай> Мих<алыч>. Как сомнению? Что это! Неужели ты так об нем думаешь? Братец!

Василий Мих<алыч>. Да думаю… и, может быть, ты сам скоро начнешь думать.

Ник<олай> Мих<алыч>. По крайней мере он до сих пор не подал мне повода почитать его бесчестным человеком.

Вас<илий> Мих<алыч>. Вот видишь: есть люди, которые умеют так скрыть цель свою и свои поступки, что…

Ник<олай> Мих<алыч>. Братец! Юрий не из таких людей…

Васил<ий> Мих<алыч>. Человек неблагодарный не может быть хорошим человеком.

Ник<олай> Мих<алыч>. В нем этого нет…

Вас<илий> Миха<лыч>. А как есть? Разве Марфа Ивановна не воспитала его, разве не старалась об его детстве, разве не ему же хотела отдать всё свое имение, а он – оставит – ну, да это для отца, – да как поступает с ней; со стороны жалко смотреть, – груб с нею, как с последней кухаркою…

Ник<олай> Мих<алыч>. Что же из этого всего ты хочешь вывесть!.. Ради бога объяснись!..

Василий Мих<алыч>. А то хочу вывесть, что он, обманув ее, может обмануть и тебя. Видишь: тебе кажется, что он с ней так дурно поступает, ее оставляет, про нее дурно говорит… а кто знает, может быть, и ей он на тебя бог знает как клевещет.

Ник<олай> Мих<алыч>. Стыдись! – это всё одни несправедливые подозрения! – помилуй! Что ты делаешь?

Вас<илий> Мих<алыч>. Я хочу тебе открыть глаза из одной дружбы к тебе, и у меня, поверь, не одни подозрения – без доказательств не смел бы я говорить.

Ник<олай> Мих<алыч>. Да тут нет доброго смысла, братец!..

Вас<илий> Мих<алыч>. Отчего же?

Ник<олай> Мих<алыч>. Ну ты, верно, согласишься, что Юрий умен!

Вас<илий> Мих<алыч>. Глупый человек не может быть так лукав!..

Ник<олай> Мих<алыч>. Итак, согласен! Какая же тут цель? Он должен бы был понять, что эти сплетни, как ты говоришь, ни к чему не послужат!

Вас<илий> Мих<алыч>. То-то и дело: он умен, потому-то я еще и не совсем дошел до цели. А в том, что я теперь тебе расскажу, – я уверен. Слушай же: вчерась, в ее комнате, он говорит своей бабке: довольны ли вы теперь моей привязанностию! Вам тяжко присутствие моего отца! Я ему про вас наговорил, он с вами побранился – и теперь вы имеете полное право ему указать порог…

Ник<олай> Мих<алыч>. Ужасное бесстыдство…

Вас<илий> Мих<алыч>. Да – но это не всё…

Ник<олай> М<ихалыч>. Что еще может быть ниже этого!… но нет, не верю… не верю… кто слышал это? (Берет его сильным движением за руки.) Отвечай, кто слышал?.. Кто?

Вас<илий> Мих<алыч> (в сторону). Беда! Надобно солгать. (Ему) Я – я слышал… право я…

Ник<олай> Мих<алыч>. Непостижимый случай. Сын… не могу подумать этого – изверг!..

Вас<илий> Мих<алыч>. Успокойтесь!.. Успокойтесь…

Ник<олай> М<ихалыч>. Мне успокоиться? Ха-ха!.. (Звонит, человек входит.) Сына моего пошли. Сию минуту отыщи его, хотя б он был у самого черта… слышишь. (Ходит взад и вперед по комнате.)

Вас<илий> Мих<алыч>. Но я тебя прошу, братец, поменажируй, поменажируй его… пожалоста, – ведь я так только тебе сказал, а не для того, чтобы сделать из этого целую историю… пощади его, ведь он еще молод, видишь ли… братец…

Нико<лай> Мих<алыч> (в бешенстве). Никогда – никогда – мне его пощадить – нет – я ему дам нагонку – кто б подумал – такое злодейство… хотя бы капля совести – ничего! До тех пор меня обмануть… О! Он дорого мне это заплотит… (Ходит взад и вперед.)

Вас<илий> Мих<алыч> (в сторону). Вот, кажется, и Юрий идет сюда – сяду на это кресло и, как ни в чем не бывало, стану слушать. Да я б желал, чтоб ему хорошенько досталось, – ведь видно, что родства не знает. Любовное свидание с моей дочерью! Боже, боже мой! Экая нынче молодежь! Ну ж, я ему отплатил! В таких случаях солгать простительно! (Садится возле стола.)

Явление 3

(Прежние и Юрий (входит тихо).)

Юрий. Вы меня спрашивали, любезный батюшка?

Ник<олай> Мих<алыч> (в сторону). Любезный!