С своей жидовки и не знал, казалось,Что резвое созданье притворялось.Меж тем почла за нужное онаПроснуться и была удивлена,Как надлежало… (Страх и удивленьеДля женщин в важных случаях спасенье.)38И, прежде потерев глаза рукой,Она спросила: «Кто вы?» — «Я, твой Саша!» —«Неужто?.. Видишь, баловник какой!Ступай, давно там ждет тебя Параша!..Нет, надо разбудить меня… Постой,Я отомщу». И за руку схватилаЕго проворно и… и укусила,Хоть это был скорее поцелуй.Да, мерзкий критик, что ты ни толкуй,А есть уста, которые украдкойКусать умеют сладко, очень сладко!..39Когда бы Тирзу видел Соломон,То верно б свой престол украсил ею, —У ног ее и царство, и закон,И славу позабыл бы… Но не смеюВас уверять, затем, что не рожденВладыкой, и не знаю, в низкой доле,Как люди ценят вещи на престоле;Но знаю только то, что Сашка мойЗа целый мир не отдал бы поройЕе улыбку, щечки, брови, глазки,Достойные любой восточной сказки.40«Откуда ты?» — «Не спрашивай, мой друг!Я был на бале!» — «Бал! а что такое?» —«Невежда! это — говор, шум и стук,Толпа глупцов, веселье городское, —Наружный блеск, обманчивый недуг;Кружатся девы, чванятся нарядом,Притворствуют и голосом и взглядом.Кто ловит душу, кто пять тысяч душ…Все так невинны, но я им не муж.И как ни уважаю добродетель,А здесь мне лучше, в том луна свидетель».41Каким-то новым чувством смущена,Его слова еврейка поглощала.Сначала показалась ей смешнаЖизнь городских красавиц, но… сначала.Потом пришло ей в мысль, что и онаМогла б кружиться ловко пред толпою,Терзать мужчин надменной красотою,В высокие смотреться зеркалаИ уязвлять, но не желая зла,Соперниц гордой жалостью, и в светеБлистать, и ездить четверней в карете.42Она прижалась к юноше. ЛистокТак жмется к ветке, бурю ожидая.Стучало сердце в ней, как молоток,Уста полураскрытые, пылая,Шептали что-то. С головы до ногОна горела. Груди молодыеКак персики являлись наливныеИз-под сорочки… Сашкина рукаПо ним бродила медленно, слегка…Но… есть во мне к стыдливости вниманье —И целый час я пропущу в молчанье.43Всё было тихо в доме. ОблакаНескромный месяц дымкою одели,И только раздавались изредкаСверчка ночного жалобные трели;И мышь в тени родного уголкаСкреблась в обои старые прилежно.Моя чета, раскинувшись небрежно,Покоилась, не думая о том,