намеревался идти для этого в Академию, собираясь в сущности, как и двое других, стать хозяином кресла магистра д'Аббвиля!
И если волнение присутствовавших в зале людей, окруживших голосившую старую Бабетту, достигло настоящего безумия, то чувства толпы, гудевшей снаружи, а затем заполнившей весь Париж, перешли все разумные пределы. Для того чтобы все восстановить в полном объеме, нужно перечитать газеты, появившиеся на следующий день после этой новой страшной катастрофы. Редакционная статья в газете «Эпок» достаточно точно передает состояние умов. Вот она:
«Смерти продолжаются! Вот и Мартен Латуш, после Жеана Мортимара, после Максима д'Ольнэ, умирает на пороге Бессмертия, а кресло магистра д'Аббвиля по-прежнему остается незанятым! Известие о внезапной кончине третьего академика, попытавшегося занять место, которое страстно желал таинственный Элифас, распространилось вчера по Парижу с быстротой молнии. И самое лучшее, что мы можем в действительности сделать, — это призвать на помощь гром небесный, чтобы дать представление о том, что произошло в столице в течение нескольких часов, последовавших за этим невероятным событием. Некоторые парижане, казалось, находились в шоке, как после вселенской катастрофы. Потеряв рассудок, люди бросились на улицы, заходили в театры, кафе, в салоны, держа такие безумные речи, что невольно можно задаться вопросом: как это в наше время в столь просвещенном городе находились такие, которые их слушали?! О! Не стоит тратить время на повторение всех прозвучавших глупостей!
Этот мсье Элифас де Сент-Эльм де Тайбур де ля Нокс сейчас, видимо, очень веселится в своем убежище. Сегодня во всеуслышание мы высказываем свое мнение, на которое осмеливались лишь смутно намекать после смерти Максима д'Ольнэ. Нет! Нет! Все эти смерти не могут быть естественными! Можно было не удивиться первой из них, выразить колебания по поводу второй, но было бы преступлением сомневаться в характере третьей смерти! Однако сразу же уточним: когда мы говорим, что эти смерти не могут быть естественными, то никак не намекаем на некую оккультную силу, способную убивать вопреки всем естественным законам! Оставим весь этот вздор дамочкам из клуба пневматиков и заявим со всей категоричностью прокурору республики: «За всем этим скрывается убийца, найдите его!» Итак, пресса, подчиняясь общественному мнению, утверждавшему, что все три академика были отравлены, более или менее единодушно требовала вмешательства властей. И хотя врачи, присутствующие при вскрытии тела покойного, в один голос утверждали, что Мартен Латуш, несмотря на кажущееся здоровье, умер от истощения и преждевременной старости, прокуратура ради того, чтобы успокоить взбудораженные умы, вынуждена была начать расследование.
Первой, естественно, была допрошена старая Бабетта, которую в тот роковой день в беспамятстве привезли домой. Вот как Бабетта, одержимая отныне единственной мыслью — отомстить за своего хозяина, описала поистине необычную смерть бедняги Мартена Латуша:
«В последнее время мой хозяин жил лишь речью, которую должен был произнести. Я слышала, что он говорил о магистре д'Аббвиле, о Мортимаре и д'Ольнэ так, будто это были сахарные божки какие. Часто он вертелся перед зеркалом, прямо как комедиант. В его-то возрасте! Ох и жалкий же у него был вид. Я бы не преминула посмеяться над ним, если бы во мне не засели слова этого колдуна, которого Академия не захотела принять. Двоих колдун уже убил. И я все время думала: так же убьет моего хозяина. Об этом я говорила и мсье Постоянному с глазу на глаз. Однако он меня не послушал, так как ему, видимо, позарез нужен был академик. Поэтому каждый раз, когда я видела хозяина, повторяющего свою речь, я прямо бросалась к его ногам, обнимала его колени, рыдала как помешанная и умоляла послать заявление об отставке мсье Постоянному. Меня мучили предчувствия, и я не обманулась. Доказательством тому было то, что я почти каждый день встречала старого шарманщика, играющего на своей шарманке. Я из Родеза, а у нас говорят: всякий шарманщик приносит несчастье. Так стали говорить после дела несчастного Фюальдеса. Это я тоже сказала мсье Постоянному, но нее было впустую.
Тогда я сказала себе: Бабетта, ты не оставишь больше своего хозяина одного! Надо защищать его до последнего! И вот в день его речи я приводила себя в порядок и следила за ним из кухни. Дверь была открыта. Я ждала, когда он появится, полная решимости сопровождать его в эту несчастную Академию, на край света, везде! Ну, значит, я ждала, но он не появлялся. Прошло уже добрых пятнадцать минут, как он должен был прийти! Нетерпение уже начало охватывать меня, как вдруг… Что же я слышу? Мелодию преступления! Мелодию, которую играли, когда убивали беднягу Фюальдеса! Да-да! Старик опять шатался где-то около дома и крутил свою шарманку! Меня даже холодный пот прошиб. Никаких сомнений — это был сигнал.
Даже если бы я вдруг услышала голоса с того света, и то не была бы так поражена… Я сказала себе: настал час Академии.., час смерти… Я открыла окно посмотреть, на улице ли шарманщик, чтобы заставить его умолкнуть. Но там никого не было. Я вышла из кухни… Никого… Во дворе тоже никого., а мелодия все звучит… Теперь она шла откуда-то сверху… Может быть, шарманщик был уже на лестнице… Но на лестнице никого.., на втором этаже тоже пусто! Только мелодия бедняги Фюальдеса, она просто преследовала меня.
Чем дальше по дому я шла, тем сильнее она звучала. Я открыла дверь библиотеки… Можно было подумать, что музыка играла где-то за книгами… Хозяина там не было! Видимо, он был в своем маленьком кабинете, куда я никогда не входила. Я прислушалась… Мелодия преступления шла оттуда! О Боже! Возможно ли это! Я подошла к двери… Сердце бешено стучало у меня в груди.. Я позвала: «Мсье! Мсье!» Он не ответил. Мелодия все кружила за дверью. Ох, какая грустная музыка! Такая грустная, что трудно становилось дышать, а на глаза наворачивались слезы. Казалось, будто эта мелодия оплакивает всех убиенных от начала света… Чтобы не упасть, я оперлась на дверь кабинета… Дверь подалась… В этот момент как будто что-то скрипнуло и завертелось в штуковине, крутившей мелодию убийства. У меня просто сердце разрывалось, звенело в ушах! Я чуть было не упала как оглушенная. Но тут увидела такое, отчего замерла подобно статуе. Посреди кучи инструментов, о которых я и слыхом не слыхивала, видно лопавших в кабинет с помощью дьявола, навалившись на шарманку, стоял мой хозяин. Ах! Я его сразу узнала! И эта шарманка крутила мелодию преступления.., но самого шарманщика не было. Мой хозяин еще держал ручку шарманки. Я бросилась к нему, и он не сопротивлялся. Он растянулся на полу… Упал! Мой бедный хозяин был мертв., его убила музыка-убийца!» Этот рассказ, близкий к тому, что потихоньку нашептывали завсегдатаи клуба пневматиков, произвел странное впечатление, и общественное мнение вовсе не было удовлетворено слишком натуралистичными объяснениями, которыми следствие сопроводило это загадочное событие.
Следствие представило старого Мартена Латуша этаким маньяком, отказывающим себе в куске хлеба ради тайного пополнения своей коллекции. Поговаривали даже, что он лишал себя обедов, заявлял, что будет питаться вне дома, для того чтобы сэкономить жалкие гроши и потратить их потом в антикварных лавках и у торговцев старинными музыкальными инструментами.
Именно так, по всей вероятности, вопреки всем бдениям Бабетты к нему попала та самая шарманка, и он упал именно в тот момент, когда решил испробовать ее. Умер от истощения вследствие продолжительного воздержания, которому себя подвергал.
Однако публика отказывалась принять эту версию, слишком простую, как им казалось, для того чтобы быть правдивой, и газеты потребовали от полиции начать розыски шарманщика.
К сожалению, тот оказался столь же неуловим, как и сам Элифас. Отсюда, как и следовало ожидать, некоторые репортеры сделали вывод, что Элифас и шарманщик — одно и то же лицо, один и тот же убийца.
И никто не осмелился выступить открыто против этого мнения, ведь в конце концов происходили довольно странные совпадения: один за другим умерли три человека. И если каждая из этих смертей в отдельности воспринималась вполне естественной, то совершенно очевидно, что, взятые вместе, они казались зловещими.
В конце концов потребовали вскрытия тел. Это была крайняя мера, на которую следовало решиться. Вопреки всем протестам и влиянию самых важных персон Института пришлось вскрыть еще совсем свежие могилы Жеана Мортимара и Максима д'Ольнэ.
Судебно-медицинские эксперты не обнаружили ни малейших следов яда в их организме. На теле Жеана Мортимара также не было ничего подозрительного. Однако на лице Максима д'Ольнэ виднелись какие-то пятна, которые в обычных условиях остались бы незамеченными. К тому же их появление можно было отнести за счет естественного разложения тканей. Пятна походили на следы от ожога, оставшиеся на лице в
