Глеб отступил. Он - не похоронная команда. Ему бы выжить.
Стук донесся со двора. Настойчивый, громкий, словно кто-то колотил палкой по ведру. Глеб, вскинув винтовку, двинулся вдоль стены.
Четыре шага. Хрустнувший под сапогом осколок. Тишина. Снова стук, но гораздо громче, злее. Пять шагов. Угол дома в налете сажи. Следы автоматной очереди и пуля, увязшая в бетоне. Тень на земле. Дергается. Словно обезьяна скачет. А звук становится противным, скрежещущим...
Обезьяноподобная тварь раскачивалась на веревке, свисавшей с крыши. Левой лапой тварь впивалась в веревку, в правой держала чью-то голову, которой и возила по стене. На бетоне виднелась широкая бурая полоса с прилипшими клочьями волос. Кость скрежетала о камень. Когти монстра вспахивали землю, высекая искры.
Глеб прицелился. Вдохнул и отступил. Связываться с кадавром было опасно: рядом могла оказаться стая. Лучше отступить. Спрятаться в каком-нибудь подвале. Пересидеть и подумать, как жить дальше.
На втором шаге под подошву подвернулся кристалл стекла. И громко хрустнул, рассыпаясь пылью. Звуки тотчас смолкли.
Тварь по-прежнему висела на веревке, и голову не выпустила, но подняла на плечо, примостив огрызком шеи на шерстяной колтун. Теперь казалось, что у твари две головы. Первая - кроваво-мешаная. Вторая - плоская, с желтыми блюдцами лемурьих глаз и узкой харей. Длинный язык свешивался тряпочкой, с кончика его стекали прозрачные капли слюны.
Заметив Глеба - он точно понял, когда это произошло - тварь спрыгнула на землю, осклабилась и радостно заскрежетала. Как гвоздем по стеклу.
Она шла на задних ногах, неловко переваливаясь с бока на бок и придерживая добытую голову. Бочковидное тело пестрело пятнами лишая, складками обвисало брюхо и торчали из шерсти два розовых соска.
Стрелять надо в голову. В желтый глаз.
Мушка нашла цель.
Тварь осклабилась.
В тридцать третьем году вода была желтой, как апельсиновый сок. И пахла апельсинами. Желтые корки ушли на дно, а Наташка облизывала пальцы. Губы у нее тоже окрасились желтым.
- Это очень перспективная область, Глеб, - сказала она, вытирая пальцы бумажным платком. - И такая удача случается только раз в жизни. И если я откажусь, то второй раз не позовут. Никуда не позовут!
Глеб ногтем поддел тугую апельсиновую кожуру. Нажал, выпуская сок, и слизал его, кисловато- горький, неправильный, с ногтя.
- И в конце концов, я не понимаю, что тут такого!
Она и вправду не хотела понимать. Наташка была старше, умнее и всегда точно знала, что ей нужно от жизни. Просто раньше в ее желаниях находилось место и для Глеба.
- Ты уедешь, - он вогнал в апельсин два пальца.
- Уеду. На время. А потом мы встретимся. Я или вернусь, или возьму тебя туда.
Куда именно Наташка не говорила. А Глеб не настаивал - не дурак, понимает, что такое 'секретно'. Вот только не нравилась ему вся эта затея.
- Возьми сейчас.
- Не будь глупеньким. Тебе доучиться надо.
- Тогда останься. Со мной.
- Глеб! - Наташка разозлилась. - Ну хватит уже ныть! Не притворяйся маленьким. Тебе уже шестнадцать скоро. И тетка за тобой присмотрит. Я договорилась.
Она со всеми договорилась. С теткой, с соседками, с учителями Глеба, которые рады были пойти навстречу молодой и талантливой. С тренером. С руководителем театрального кружка. С начальством и коллегами. С друзьями и женишком своим - тряпка, если позволяет уехать. И вот теперь Наташка пыталась договориться с Глебом.
- Я все равно уеду, - сказала она, глядя в глаза. - Но я не хочу уезжать после ссоры. Это плохо, Глеб. Мало ли как жизнь повернется.
Апельсин все же разломился надвое. Нутро у него нелепое оранжевое, с тонкими волоконцами.
- Зачем тебе все это?
- Интересно, - ответила Наташка. И она говорила правду. Она всегда говорила правду, даже когда Глебу не хотелось эту правду слушать. Например, сейчас. - И важно.
- Ты хочешь стать бессмертной, да?
- Если получится, то не откажусь, - протянув руку, Наташка попыталась погладить его по голове, как будто он был еще маленьким, и Глеб увернулся. Большой он. И самостоятельный. И вправду хватит вести себя, как ребенок. Наташка своего добилась? И Глеб сумеет.
Правда, он еще не решил, куда пойти: в фехтование или в театр. И там, и там его называли перспективным. Хотя добавляли, что таланта мало - надо заниматься усерднее.
Надо определиться.
И всецело отдаться цели. Как Наташка.
- Но на самом деле главное - интерес. Задача. Тебе ведь тоже нравится решать задачи? - спросила она.
Глеб кивнул. И Наташка, воодушевившись, продолжила.
- Эта - одна из самых сложных. А Крайцер - лучшая. Она всего на пару лет меня старше, но уже защитилась. А если бы ты видел ее выкладки...
Наташка вскочила и принялась расхаживать. Ее зеленый купальник и кожа блестели водой, и только на левом бедре виднелось пятно песка. Короткие Наташкины волосы торчали дыбом, а на спине протянулся горный хребет позвонков.
Тетка вечно жалуется, что Наташка не ест.
Ей не интересно есть. Ей интересно решать задачи, и ради очередной она готова бросить Глеба.
- ...стимуляция отдельных участков коры неопаллуса...
На песке остаются следы-ямки, и разорванный пополам апельсин в руках Глеба покрывается белой пылью. Есть надо. А не хочется.
-...эффект наложения...
Наташка повернулась на пятках и уставилась на Глеба, вынеся вердикт:
- Тебе это не интересно, конечно.
- Нет, - сказал он, а она не уточняла, что именно 'нет'. Решение было принято, и Наташка ушла. А Глеб смотрел ей в след, и удивлялся, что тень Наташкина не уменьшается, а надвигается. Шаг за шагом, она разрасталась ввысь и в ширину, и когда подошла совсем близко, вдруг уронила кусок себя на Глеба.
И Глеб очнулся.
Тварь возвышалась над ним. Чужая голова упала под ноги Глебу, и тем, наверное, разрушила иллюзию воспоминаний.
Тяжко вздохнув, тварь вытянула лапы, положив Глебу на плечи, и раскрыла узкую, утыканную иглами зубов, пасть. Длинный язык свернулся в ямке нижней челюсти, и по обе стороны его пухлыми подушечками возвышались ядовитые железы.
Мягкий живот твари давил на ствол. И Глеб, зажмурившись, чтобы не видеть желтых ласковых глаз, нажал на спусковой крючок. Кадавра отбросило. И встать он не сумел. Лежал, дергал тонкими лапами и скрежетал обиженно. А потом затих. Глаза погасли.
Но Глеб и погасшие их выколол: слишком уж разнылась разбуженная ими душа.
Однако везение продолжалось. По ходу, любитель чужих голов был единственным кадавром в
