- Нет.
- Стру-у-сил... как до настоящего дела дошло, так сразу и все? Я за тебя ручался! Я клялся, что ты наш... а ты...
- Да нет же! Просто... ну люди же могут погибнуть. Обыкновенные люди. Как ты вот. Или как я. Или вообще дети там, старики.
- Ксенофильская пропаганда, - уверенно режет напарник. - Нет войны без жертв. А те жертвы, которые будут - оправданы.
- Чем?
Сабля ложится в руку.
- А тем, что без этого - ничего не будет! Ни для них! Ни для нас! Тем, что мы должны бить, пока можем бить! На шаг впереди! На удар впереди!
Он злился. Орал. Слюна летела, и Глеб начал жалеть, что затеял этот разговор. Прав напарник: надо сражаться. И что за беда, если век сабельных поединков ушел?
Глеб сделал пробный замах. Взвился клинок, вычертил полукруг и, почти коснувшись пола, вновь взлетел, пытаясь рассечь несуществующего противника.
- Мне надо знать, Глебушка, - напарник глядел с удивлением и презрением, - с нами ты или нет.
- С вами.
Только все равно, неправильно это.
С саблей - честнее было бы.
Болты и гайки, выброшенные из пивных банок взрывной волной, сработали за тысячу клинков. Один распорол шею. Еще парочка увязла в толстой коже куртки. И напарник, вытерев кровь с лица, крикнул в оглохшее ухо:
- Шевелись!
Зачем? Глеб вытер кровь и огляделся. Люди суетились. Рвала воздух туша состава, скрежетали о рельсы тормозные колодки. Оседала пыль.
Работы было много. Раненых было много. И убитых тоже. А вот времени думать не хватало. Как- то очень быстро завизжали сирены, и люди в форме СБ анклава вытеснили посторонних с вокзала. Но уйти и тогда не вышло: Глеба и напарника зажали в плотное кольцо камер и микрофонов.
Вопросы летели, как шрапнель. Но напарник успевал принимать и парировать. Глебу оставалось лишь кивать:
- Да, мы уверены, что расследование выявит...
-...только нечеловек мог поступить с такой извращенной и бессмысленной жестокостью...
-...свой гражданский долг...
-...наши жизни принадлежат человечеству!
И напарник воздевает кулак. Камеры смотрят на него с обожанием. А вечерние новости подливают масла в пламя народного гнева. Обещанная утечка информации происходит более чем вовремя. И независимый канал выпускает в эфир фото смертника, а с ним и личный номер да дурную, но читабельную копию личного дела.
Корпорация оправдывается.
Корпорация не отвечает за использование имущества корпорации третьими лицами.
Корпорация готова компенсировать ущерб и обязуется усилить контроль.
Люди выходят на улицы, несут свечи, цветы и транспаранты.
'Мир - людям!'
- Видишь, - напарник чешет заклеенную пластырем щеку. - А ты сомневался.
Сомнения остались. И привычный ритуал полировки сабли их не унимает. Но Глеб продолжает методично натирать клинок. Пальцы соскальзывают, и острая кромка разрезает кожу.
Боль острая.
- Мы ведь тоже рисковали. Ты и я. Дай руку. Ты славный парень, Глеб. Ты наш парень, пускай и понтярщик. Главное, ты все сам понял. Эти - дело другое. Они спали! А мы разбудили их. Заставили открыть глаза и оглядеться, понять, в каком мире они живут. И теперь они наши! С нами!
Кровь на вкус сладкая. И Глеб, не вынимая порезанные пальцы изо рта, кивает. Саблю надо убрать. Нынешний мир требует иных методов воздействия. И напарник прав: главное - результат.
- Очнитесь, пожалуйста, - вежливо попросил кто-то, и Глеб открыл глаза. Он лежал. Лежанка была узкой. Сквозь искусственную кожу ощущался металлический каркас. На втором, выступавшем из стены, повисла троица ламп.
- Ева?
- Кира, - поправили Глеба. - Меня зовут Кира. Я исполняю функции медсестры.
- А Ева где?
- Ушла.
И почему это не удивляет? Но спасибо, что хотя бы до больнички дотянула. Глеб поднял руку, заслоняясь от яркого света, и попросил:
- Кирочка, убавь градус солнца, а? Раздражает. И что со мной?
- Множественные ушибы, не представляющие опасности для вашего физического существования.
Сбоку щелкнуло, и свет погас. Глеб повернулся, пытаясь разглядеть сиделку. Но пока перед глазами плыло, и Кира виделась размытым желтовато-белым пятном.
- Вероятно, легкая травма головы, - продолжало перечислять пятно. - Возможны трещины в ребрах. Наше диагностическое оборудование выведено из строя.
И говорила она об этом радостно.
- Я сделала перевязку. И капельницу с глюкозой поставила, - закончила отчет девушка.
- Капельница - это хорошо. Особенно, если с глюкозой.
Резкость зрения восстанавливалась, шум в голове утихал, и в конце концов Глебу удалось разглядеть Киру.
Она стояла у изголовья кушетки, скрестив руки на груди. Грудь была приличной, размера этак четвертого. И желтый свитерок плотно облегал ее. Из-под зеленого халатика торчал кружевной край юбки. На ручке виднелся широкий браслет мужских часов.
На ногах Киры были домашние тапочки с розовыми помпонами.
- Я рада, что вы чувствуете себя лучше! - произнесла Кира, старательно улыбаясь.
- А уж я-то как рад. Ты себе и представить не можешь.
Глеб ощупал ребра. Болеть-то они болели, но как-то приглушенно, точно через слой ваты. Небось, было в капельничке что-то, кроме глюкозы.
Кира ждала. Чего?
Волосы у нее светлые, волнистые. Лицо круглое, с пухлыми щечками и вздернутым носиком. Верхняя губа наплывает на нижнюю, а на мягком подбородке уже наметилась складочка.
Но пока девочка была хороша.
Куколка, а не девочка.
- Кира...
Встрепенулась и вытянулась.
- ...тебе, наверное, есть чем заняться...
Убитые. Раненые. Просто растерянные и не понимающие, что происходит. Все люди и всё сделанное было сделано для них. Только они вряд ли бы согласились с утверждением.
Но войны без потерь не бывает. И дверь, открытая Самантой Морган, лишь подтверждение тому. Она убила миллионы, а Глеб косвенно виновен в смерти девятнадцати человек. Так почему эти девятнадцать вдруг выползли из закоулков памяти в самый неподходящий момент?
Смотрят на Глеба наивными глазами Киры.
Глеб протянул руку - мышцы тугие, точно деревянные - и Кира доверчиво вложила ладошку в его ладонь. Пальцы у нее теплые, колечками унизанные. А часы чересчур велики, свисают. Может, отцовские?
