И дышит жадно, как будто еще недавно ей не позволяли дышать.
- Читайте, - приказывает Седой. И Ева открывает папку. Смотрит на себя. Радуется. Ева красива. Во всяком случае та, что на фотографии.
Сухие строки соглашения убивают восторг.
- Я забуду? - Ева уточняет, хотя формулировки и без того предельно точны. Седой подтверждает:
- Да.
- То есть забуду все?
- Почти. Ваша остаточная память будет скорректирована в соответствии с данной установкой.
- А если я откажусь?
Еве не хочется терять память. Если пустить их в голову, кто знает, что они сделают с этой головой? Кем она станет после эксперимента?
Седой молча вынул из кейса револьвер.
- Вы меня убьете? Вот прямо здесь? В палате? - Ева смеется, но смех горький. Если понадобится, то убьют. И вообще не понятно, зачем им возиться с Евой, когда есть решение альтернативное?
- Вы сами себя убьете, - поясняет Седой. - Вы оставите предсмертную записку, в которой скажете, что не в силах справится с муками совести. Вы признаетесь в саботаже эксперимента. Вы будете чувствовать вину за смерть коллеги. Это достаточная мотивация для суицида. Револьвер ваш.
Ева знает. Она оставила револьвер дома, спрятав в сейф с отцовскими часами и портсигаром. Но что ее сейфы для умельцев корпорации?
- Все не так ужасно, Ева, - Седой сцепляет пальцы в замок. - Вы могли погибнуть, но не погибли. Вы могли попасть под следствие, но вас избавили и от следствия, и от суда, и от приговора. Вы получили второй шанс, и я настоятельно рекомендую воспользоваться им. Прочтите бумаги.
Ева читает. Странно видеть будущие воспоминания, развернутые в буквенном шифре.
- То есть я буду знать, что я работала на 'Формику'? И что руководила отделом прикладной нейрофизиологии?
- Да.
- И что я продавала информацию?
Седой подвинул черную кредитную карту.
- Здесь двести тысяч. Вы были не слишком жадным шпионом. Скорее идейным.
- Но после несчастного случая и гибели Наташи меня раскрыли.
Кивок.
- И выперли из проекта...
- Да. Естественно, ваш чип был внесен в перечень неблагонадежных. Наукой заниматься вы не сможете.
- И кем я буду?
- Врачом. Хорошая профессия. Общественно полезная, - Седой не стал скрывать ехидства в голосе. Да кто он такой вообще?
Правая рука Адама. И левая рука Евы. Один на двоих, любимый плюшевый мишка, поделить которого никак не возможно.
- Вы сами понимаете, Ева, что это - единственный вариант. И не следует бояться. Мы просто заблокируем лишнюю информацию, а этот минимум... вы ведь не станете отрицать, что все здесь - правда?
Ева не стала. Она посмотрела на фотографию и на отражение в круглом зеркальце пудреницы. Она попытается запомнить себя такой, какая была сейчас, хотя и знала - бесполезно.
- Понимаете... это ведь буду не я. Совсем не я! - Ева толкнула папку к собеседнику, и тот перехватил, развернул и, закрыв, спросил:
- А вы уверены, что сейчас вы - именно вы?
Нет.
Янус сложил карты, выровнял стопку и подвинул к Еве. И револьвер подал, сказав:
- Выбирайте. Слово за вами.
Он не сомневался, что Ева сделает правильный выбор.
- Скажите... раз уж я все равно забуду, то уж теперь? Все-таки на кого же из них вы работаете по-настоящему?
- У Януса два лица. Оба из них - правда. До свиданья, Ева. Больше мы не увидимся.
Вот здесь он ошибся.
Лифт останавливается, двери его расходятся, выпуская Еву из кабины. Ковровое покрытие на полу лифта меняет цвет, сливаясь с красным коридора. Медленно загораются светильники, больше похожие на наплывы слюды. Лицо гладит поток теплого и влажного воздуха.
Ева снимает пистолет с предохранителя.
Руки ее плотно сжимают рукоять. Пальцы ложатся на спусковой крючок.
Сердце замирает.
Она идет. И прогибается под ногами пол, хранит нечеткие следы, чтобы спустя мгновенье зарастить их. За спиной светильники гаснут, и свет по проводам мицелия перетекает в следующие. Все рады услужить Еве.
- Я иду тебя искать, Ева. Ты ведь здесь? Ты рядом?
Ева останавливается у двери. На двери три замка: кодовый и сенсорные. Сенсорные не активны. А код Ева помнит. Откуда?
Память сползала лавиной, обнажая слой за слоем породу иных, куда более древних воспоминаний.
Она повернула ключ в замке, толкнула дверь в квартиру, перетащила через порожек клетчатый чемодан на колесах, села в коридоре и заплакала.
Несправедливо!
Какое право они имели вышвыривать Еву? И черную метку вешать. И юристы, цепные псы, скакали, тыча в лицо бумагами, дескать, Ева радоваться должна, что так легко отделалась.
Глаза у юристов были разноцветными.
Содержание бумаг - непонятным.
- Несчастный случай! Это был несчастный случай! - пыталась объяснить Ева, а ей отвечали: виновна. И проект свернули.
Они наигрались.
Сволочи! Гады! Ева пнула чемодан и вытерла слезы. Ничего. Она им еще покажет. Только нужно подождать. Раз-два-три-четыре-пять...
...пять-четыре-три-два-один. Ева повернула ключ в замке. За дверью начиналась лестница. Она выводила на поверхность, и Ева зажмурилась, до того ярким было солнце.
А внутренний компас уже взял направление.
Инстинкт выкручивал руки, требуя двигаться вперед. Куда? Зачем? Не важно.
Ева двигалась. По линии, проложенной лишь для нее. И знала, что еще по пятерым таким же движутся равные сестры. Она слышала их, а они слышали саму Еву.
Младшие сестры выстроились вдоль стены. Их глаза были слепы, их рты были закрыты. Их разум был подчинен одному: желанию Евы идти.
Как легко ей было! И как прекрасно!
Распахнулись ворота, выпуская в седой день. И открывшаяся перед Евой равнина поразило бескрайностью. Зашевелилась земля под ногами, прорезалась тысячей ртов. И тысяча же тел, темно-рыжих, в сияющей хитиновой броне, выползли наружу. Они вскипели живым морем. Они взлетели, разрывая воздух, словно пули. И звон многих крыльев оглушил Еву.
