Распутин. Выстрелы из прошлого

Единственная страна, где эти штучки не проходили, Германская империя. Жить там русский революционер, в принципе, мог – но при малейшей попытке мутить что-то его брали за шиворот и объясняли, что здесь такое не проходит. А объявленных в розыск террористов и грабителей банков немцы моментально выдавали России, не устраивая, подобно Франции, митингов возмущенной «зверствами царизма» прогрессивной общественности. Меж тем во Франции, чтобы нормальным образом бороться с ускользнувшими туда бомбистами, русской заграничной агентуре приходилось втайне вербовать и покупать отдельных французских полицейских чиновников потому что легально, законным образом добиться чего-то от французских властей было невозможно…

Как же случилось, что Россия и Германия при условиях, когда делить им было совершенно нечего, стали откровенными врагами, схлестнулись в ожесточеннейшей схватке?

Это был долгий и сложный процесс, и Россия определенно несет свою долю вины за происшедшее. Я вовсе не хочу, чтобы кто-то решил, будто я пытаюсь «переписать историю», поставить все с ног на голову и возложить исключительно на Россию вину за Первую мировую.

Ничего подобного. Просто… И в царской России, и позже, в России советской всю вину принято было возлагать на Германскую империю. А это, по моему глубокому убеждению, нисколько не способствует исторической правде. В игре самым активным образом участвовали две стороны. В Германии существовали свои «ястребы», которые до определенного момента отнюдь не правили бал, не делали погоды и не стояли у руля… Но и в России были свои «ястребы», немало потрудившиеся для того, чтобы разрушить прежние отношения с Германией, связать страну с Англией и Францией, бросить русскую армию против Германии! Вот только о них чуть ли не сто лет предпочитали умалчивать…

А ведь они 6ыли! И никуда не деться от того факта, что российская империя — ее министры, ее генералы, ее политиканы несет свою долю вины за то, что события развернулись именно таким образом. За то, что случилась война, которую после ее окончания никто, разумеется, не называл еще Первой мировой, а попросту Великой…

Вот об этом долгом, сложном процессе, где столкнулись встречные амбиции, где с обеих сторон проявили неосмотрительность и заносчивость, где по обе стороны границы точили клювы «ястребы», я и собираюсь рассказать…

А для этого нам придется пройти по основным узелкам крепшего российско-германского противостояния, медленного скольжения в пропасть, занявшего почти полсотни лет.

И вернуться придется не куда-нибудь, а в 1865 г. от Рождества Христова, когда цесаревича Александра было решено женить.

В XIX столетии Большая Политика еще в огромной степени зависела от личности правящего в той или иной стране монарха, поскольку на карте тогдашней Европы кроме Франции значилась одна-единственная республика — Швейцарская конфедерация (истины ради следует добавить, что она не имела ни малейшего влияния на европейские дела по причине своей, скажем прямо, незначительности. До почетной и влиятельной роли «европейской кладовой» было еще далеко). Во всех остальных державах и великих, и крохотных - чинно восседали на престолах императоры и короли, великие герцоги и князья.

(Въедливый читатель может меня поправить: мол, существовали еще и республики-крошки Андорра и Сан-Марино. Я и сам помню. Но мы не в игрушки играем…)

Одним словом, от монарха зависело чрезвычайно много - от его личных пристрастий и мнений, от его убеждений и взглядов, от его успехов или неудач на любовном фронте, от его характера и интеллекта, даже, пожалуй что, от его настроения. Такая уж была эпоха, что поделаешь.

Так вот, в 1865 г. на двадцать втором году жизни умер наследник российского престола Николай Александрович - старший брат будущего императора Александра. Тот, кого как раз тщательнейшим образом, со всем усердием и готовили к роли императора. А вот Александра не готовили вообще, потому что никто не ожидал такого поворота событий.

Это, пожалуй, первый узелок - умер тот, кого готовили, а наследником стал человек, для которого это оказалось нешуточным сюрпризом. На примере Николая I мы убедились, что и «рядовой необученный» цесаревич способен проявить себя лучшим образом — но, по-моему, с Александром не тот случай….

Уже через год, в 1866-м, он получил серьезнейшую психологическую травму, которая просто не могла не вызвать в его душе, его личности некую трещинку…

Александр II решил женить наследника Николая на датской принцессе Дагмаре, чтобы провести, по его мнению, некую «чрезвычайно важную политическую комбинацию». Никто до сих пор так и не смог понять, в чем заключалась важность и вообще смысл этой комбинации. По крайней мере, объяснений этого шага я в нашей исторической литературе не встречал. Какой глубинный смысл был в том, чтобы породниться с Данией, только что разгромленной Пруссией и жаждавшей отмщения, знал, наверное, один только Александр II, но его уже не спросишь… С точки зрения традиционных русских интересов, следовало бы подыскать какую-нибудь из германских принцесс…

Но Александру понадобилась в качестве супруги Николая именно датчанка Дагмара. И после смерти Николая он стал убеждать Александра, что во имя высших государственных интересов тот должен жениться на невесте покойного брата.

Ситуация осложнялась тем, что Александр был без памяти влюблен в юную фрейлину Марию Мещерскую причем настолько, что всерьез собирался ради женитьбы на ней отказаться от престола…

Как именно отец его все же убедил, навсегда останется тайной. И Александр женился на Дагмаре. Осложнялось все еще и тем, что сам-то Александр II, вкручивая сыну о долге и высоких принципах, в то же время практически открыто крутил очередной роман с другой фрейлиной, семнадцатилетней княжной Катенькой Долгорукой при живой жене. Запутанные получились психологические коллизии. Что сын думал об отце в этих условиях, лучше не гадать…

А главное на российском троне впоследствии оказалась императрица, ненавидевшая Пруссию (а значит, и выросшую из нее Германскую империю) прямо-таки патологически. Александр III был не из тех мужей, которыми жена может вертеть как ей угодно, но все равно факт остается фактом: на русском троне появилась ненавистница Германии, женщина незаурядная, умная и властная, уже во времена Николая II создавшая, по сути, второй, параллельный центр государственного управления… Нацеленный в первую очередь против Германии.

Кстати, а что в том самом 1866 г. поделывала мирная, белая и пушистая Франция?

А всего-навсего готовила наступательную войну против Пруссии (не впервые в своей истории). Планы были самые серьезные и разрабатывались вдумчиво: предполагалось заключить военный союз с Австрией (которой незадолго до того Пруссия нанесла поражение), ударить с двух сторон, соединившись у Лейпцига.

По неведомой причине эти планы так и не претворились в жизнь - но в Пруссии о них узнали. И, что вполне логично, стали считать Францию противником номер один, от которого исходит главная угроза. Как любой на месте пруссаков.

Пикантная подробность, характеризующая белых и пушистых французов хотя и относящаяся к более позднему времени. В Первую мировую французы немало проклятий отпускали по поводу «коварства» Германии, вторгшейся в нейтральную Бельгию. Вот только не упоминали о том, что еще в 1911 г. начальник французского генерального штаба В. Мишель разрабатывал стратегический план, по которому в случае необходимости в нейтральную Бельгию должна была вторгнуться французская армия… Лягушатники всегда жили по двойному стандарту: то, что со стороны Германии «коварство», для них самих - «военная необходимость…»

Франция хорохорилась и бряцала оружием не просто так, не с бухты-барахты. Это была старая, последовательная политика. История вопроса об истоках французской агрессивности достаточно интересна, и читателей с ней стоит познакомить хотя бы вкратце.

Еще во времена кардинала Ришелье и д'Артаньяна Франция самым активным образом участвовала в Тридцатилетней войне, буквально обезлюдившей некоторые провинции Германии. Не унималась и далее. Немцы ей ничего особенно не сделали всего-навсего в средневековые времена произошло несколько войн между ними и французами. Ничего из ряда вон выходящего нормальный уровень средневекового зверства, как выражался дон Румата.