– Павел Игнатьевич, я знаю о вас кое-что. Вы любите давить на людей. Заставлять их чувствовать свое ничтожество. Со мной этот номер у вас не пройдет.
– Браво. Неплохое начало, – сказал Никулин, не сводя с нее глаз. – Прежде, чем я скажу о деле, по которому пришел, ответьте мне, пожалуйста, госпожа Огородникова – зачем вы подослали ко мне этого шута? Вы что, и вправду надеялись, что я проглочу такую наживку?
– О чем вы? – Оксана попыталась собрать всю свою волю в кулак; но у ней это плохо получалось.
– Об этом вашем друге, художнике, – Никулин достал из кармана диктофон. И Оксана услыхала два голоса – свой собственный и Саши Жуковского.
«Чую, нарвалась ты на лютого зверя. А значит, нужен охотник…»
– Вы ведь знали, в каком ведомстве я раньше работал. На что надеялись, пытаясь заморочить мне голову баснями этого художника?
– Я пыталась защищаться от вас, как могла, – сказала Оксана, решив идти в бой с открытым забралом.
– Разве я нападал на вас?
– А разве нет? Не вы ли велели четыре года назад Шитову заблокировать мой финансовый проект? Не вы ли вечно конфликтовали с покойным Климовичем – потому только, что он поддерживал меня? А недавняя кампания в прессе – не ваших рук дело? И громилы Сычева пугали меня, требуя отказаться от покупки акций банка «Заря» – не по вашей ли просьбе?..
– Это все чушь, у вас мания величия. Поверьте, у меня забот и без вас хватает.
– Не поверю, – сказала Оксана, пугаясь собственного тона. – Я перечислила сравнительно невинные ваши поступки. Есть еще кое-что… Скажите мне сейчас, глядя в глаза, что вы не имеете отношения ни к смерти моего отца в Соединенных Штатах, ни к покушению на моего референта Носкова, ни к гибели владельца «Зари» Замятина. И, кстати, у Климовича было здоровое сердце…
Никулин как-то странно усмехнулся, пожевал губами; под его тяжелым взглядом Оксана невольно захотела отвести глаза. Но она не сделала этого, решив не уступать ни в чем, ни на секунду.
– Вы отдаете себе отчет в том, что я вас могу привлечь за клевету? – произнес, наконец, Никулин.
– Не можете, – возразила Оксана. – Потому что свидетелей нет. С вами можно бороться только вашими методами. Потому что порядочность вы принимаете за слабость. Нежелание отвечать ударом на удар считаете трусостью. Вы очень опасный человек, но и у вас есть слабые места.
– Именно поэтому я сегодня здесь, – сказал Павел Игнатьевич. – Речь идет о моей дочери. И… о вашем сыне.
В первый момент я не совсем поняла, о чем это он. Потом до меня дошло… И сразу же стало трудно дышать, несмотря на то, что в кабинете у меня было прохладно. Девочка Лена, студентка. Неужели?..
А мой собеседник между тем продолжал наносить удар за ударом…
– Моя дочь сообщила мне, что ждет ребенка, и что аборт делать уже поздно – по медицинским показаниям. В связи с чем хочу довести до вашего сведения, что брак между моей дочерью и вашим сыном невозможен ни при каких обстоятельствах.
Я впервые в своей жизни столкнулась с такой открытой, дремучей ненавистью к себе. Ненавистью, ни на чем, с моей точки зрения, не основанной. Неясно было, как разговаривать с таким человеком.
– Мне кажется, – начала я, – что этот вопрос должен решаться между нашими детьми. Они уже достаточно взрослые, чтобы…
– Я что, неясно выразился? – сверкнул он своими волчьими глазами. – Моя дочь не станет женой вашего сына. Более того, я не намерен воспитывать и его ребенка. Поэтому, сразу же после того, как моя дочь родит, вам нужно будет забрать ребенка к себе. В противном случае, он попадет в детский дом.
– Вы что, сумасшедший? – тихо спросила я. В ту минуту я совершенно позабыла о том, что наша беседа записывается, и что потом ее будет просматривать полковник Казарьянц – настолько меня поразила черная злоба, исходящая от практически незнакомого мне человека. Глаза его говорили – да, ты права, ну и что ж? кому ты что докажешь?
– Что у вас за проблема? Ведь вы практически уже добились своего – наполовину вытеснили меня из вашего региона. Осталась какая-то мелочь – магазин продуктов, парочка кафе и еще редакция газеты. Я туда, к вам, теперь и не езжу. Зачем же впутывать в наши разборки детей?!
– У нас не разборки, госпожа Огородникова. Я просто ставлю вас в известность о своих намерениях. Более мне нечего вам сказать.
Он поднялся, еще раз одарил меня на прощание своим уничтожающим взглядом и направился к дверям.
Областной центр, 2003й год
– Дерьмовый материалец, – сказал Казарьянц, закончив просмотр. – Ничего из этого не выжмешь. Ну какое кому дело, что сын Огородниковой трахнул никулинскую дочь? Хотя сама по себе ситуация забавная. Напоминает мыльные оперы, которые сейчас по «ящику» крутят. Ты как считаешь, Денис – можно это как-то использовать?
– Как доказательство – нет, конечно. Он же не признаётся ни в чём. А вот психологам нашим я бы это показал. Интересна его реакция на слова Огородниковой о том, что Никулин причастен ко всем этим преступлениям. Она же фактически обвинила его в четырех убийствах! Это не считая заказа на Сычева – Огородниковой-то этот бандит по барабану.
– А все же согласись – она баба хоть куда! Хотя у нее уже взрослый сын – выглядит она молодо.
– Просто следит за собой, – возразил Денис. – Сауны, массажи, тренажеры там всякие… С ее «бабками» я бы выглядел как английская королева.
