Значит, он считает, будто помогал женщинам сохранить красоту? И собирается помочь мне?
– Не надо бояться! – Дядя Ваня вскочил. – Страх – это плохо! Страх все испортит! Рыжая испугалась, и получилось некрасиво! Плохо, плохо, плохо… – Он обхватил руками голову. – Кровь нельзя… Много крови… Плохо… Я не хотел, а она обернулась… Увидела… Бум – и все… Испортил. Лицо не видно. Все испортил… – Иван разговаривал сам с собой, спорил, доказывал, размахивал руками и беспомощно бормотал, точно оправдывался. Я же пыталась избавиться от наручников, но проклятое кольцо не снималось, только кожу с запястья ободрала.
– Ты… – Маньяк повернулся ко мне, в глазах его полыхал огонь. – Ты во всем виновата… Столько времени потратил впустую. Нет, ты не красива, теперь я это вижу. Ты не ангел, ты пришла, чтобы забрать мою душу? Молчи! Я знаю! Твоя собака – демон, но я одолел демона! И тебя почти одолел… Если бы не тот рыжий… Я слаб… Испугался… Нужно было сразу, но мне так хотелось услышать твой голос… А он снова это сделал! Снова тебя увез! Как тогда… Но я выследил обоих, и тогда и теперь. Ты ведь не собираешься снова меня бросить?
– Нет… Я… Я останусь с тобой навсегда.
Он захохотал.
– А тогда ты не хотела. Обзывалась, говорила, что я – ничтожество. Ушла… Думаешь, я не нашел бы тебя за порогом смерти? Нашел… Теперь ты не убежишь. Никогда-никогда…. Нам будет хорошо, как раньше… Или лучше. Мы уйдем вместе, ты и я…
Он достал пистолет.
– Сначала ты… – черное дуло недружелюбно усмехнулось. – А потом я… Сейчас…
Выстрел раздался немножко раньше, чем я ожидала. Больно… Нет, не больно. Почему мне не больно? Кто кричит? Плачет? Чей-то голос вежливо поинтересовался:
– Мария Петровна, с вами все в порядке?
– Я… – Чья-то рука коснулась моей, потом раздался щелчок, и наручники, смилостивившись, отпустили меня на свободу.
– Мария Петровна, можете открыть глаза. – Я послушалась. В белой комнате стало очень людно. Дядя Ваня громко скулил, прижимая к груди раненую руку, сквозь пальцы сочилась кровь, но никто из присутствующих не спешил на помощь. Мой старый знакомый, капитан Сапоцкин, с задумчивым видом осматривал помещение, в этом нелегком деле ему помогали трое парней, мне незнакомых.
– Вы пока посидите тут.
Я кивнула. Посижу. Колени дрожат так, что, даже если захочу, боюсь, не встану.
– Вы уж нас извините за опоздание, – Шпала виновато развел руками, – мы б и раньше появились, если бы кое-кто объект не упустил…
– Антон Сергеевич, я ж не специально! – взмолился один из парней. – Тут дороги такие, что без проводника никак!
– Будет тебе, – пообещал Антон Сергеевич, – и проводник, и полупроводник…
– Вы следили?
– Наблюдали. И ваше счастье, что наблюдение не сняли, когда Запольского арестовали, я уже хотел было, но…
– Так вы с самого начала…
– Ну… Не совсем, сначала Димка за вами присматривал, думали, этот гад быстро проколется, а оно вон как вышло.
– А Запольский?
– Ошибочка вышла. Мы почти сразу поняли, что Запольский ни при чем, но решили пока не отпускать, чтобы настоящий цветовод успокоился и вылез. Ну, не волнуйтесь вы так! Мы вас с самой больницы вели!
– А… А почему никто ничего не сказал? Я думала…
– А вы бы согласились? – философски ответил капитан. – Да и спугнуть боялись, психи эти – народец хитрый, почуял бы, что что-то не так, и все, ищи ветра в поле. Ладно, надеюсь, вы на нас не сильно обижаетесь, все-таки успели. Сейчас Пыляев приедет.
– Димка?
– Димка, Димка… Надеюсь, жаловаться на нас не станете?
Я улыбнулась. Нет, не стану. Они успели вовремя, значит, все в порядке.
– Она убегает! – заорал вдруг Иван. – Она снова от меня убегает! Стерва! Я тебя найду! Все равно найду!
– И откуда только такие психи берутся? – удивился Сапоцкин. – Наверное, Мария Петровна, вам лучше в другой комнате подождать. Только, я вас умоляю, ничего там не трогайте!
Прошел месяц или около того. Я совсем разучилась считать дни. Время словно существует отдельно от меня, я живу, а оно идет… Гораздо больше, нежели стрелки часов, меня интересовали события.
Ивана, точнее, Сергея Федоровича Охоткина, признали вменяемым. Это мне Сапоцкин сообщил, сама я боюсь задавать вопросы. Не хочу. На своей шкуре ощутила правоту пословицы – меньше знаешь, крепче спишь.
Мне его немного жаль. Сергей Федорович, оказывается, очень любил свою супругу – я до конца жизни не забуду ту комнату, в которой просидела больше часа, дожидаясь, пока меня отпустят, – все стены были заклеены фотографиями. Вот она спит. Сидит. Стоит. Примеряет шляпку. Кружится в танце с охапкой нестерпимо-желтых кленовых листьев в руках… Плачет…
Она покинула его, и Сергей Федорович сошел с ума. Если бы она скрывалась на земле, он нашел бы ее. Не сомневаюсь, что нашел, но красавица с фотографий умерла. Это я узнала позже. Угасла, как свеча, – сказал Димка, и я поверила. И позавидовала незнакомке, чей муж отказался смириться с потерей. Он был богатым человеком, Охоткин Сергей Федорович, достаточно богатым, чтобы заказать васильки из… Черт, забыла, откуда они, но помню печальные голубые личики и трогательные зеленые листочки. Его жена любила цветы… А он любил жену и, когда все деньги не смогли спасти ее от смерти, нашел собственный способ.
Не хочу думать, но приходится. Теперь вместо рубина мне снится она. И еще дорога, я куда-то бреду, глотаю пыль и чувствую, как бьется каменное сердце.
Охоткин признался во всех убийствах. Ну, почти во всех, свою причастность к Лапочкиной смерти он отрицает начисто, видите ли, она его совершенно не устраивала в качестве жертвы. У сумасшедших своя логика, но ведь Эллу убили, не Гошик же, в самом-то деле, поднял руку на свою невесту. Пускай говорят, что хотят, но в это я никогда не поверю. Он – подлец, мерзавец и трус, а трус убивать не станет.
Ладно. Не о том говорю.
Я по-прежнему живу у Пыляева. Димка даже ремонт по этому поводу сделал, поскольку делал сам, получилось, честно говоря, не очень, но я молчу – еще обидится. Странные у нас отношения – и не враги, и не друзья, и не… Не знаю. Боюсь спугнуть.
А вчера он притащил домой щенка. Такого забавного, по-детски неуклюжего, с мокрым носом и розовым беззащитным животом…
