Слезы Магдалины

ибо не знал иного пути, но Господь снова показал мне. Однажды я вернулся домой и увидел, как она умирает. Я мог бы вызвать «Скорую»...

И тогда все вернулось бы на круги своя. Парализованная старуха с гниющим телом, одержимая безумием. А безумие заразно. Нет, он был милосерден, уходя.

– Ее смерть признали естественной. А смерть моей сестры – несчастным случаем. Но это был знак. Дважды знак. Однако я, слепец, понял все лишь после третьего...

...узкий дворик, блестящее авто поперек арки. Ступеньки крутые. Парапет. Набережная. Девушка в коротком алом платье выходит из подъезда. В руках букет, на плечах шелковый шарфик, который развевается розовым парусом надежды.

И золотым клеймом – лейбл известного дизайнера.

Следом за девушкой показывается широкоплечий тип в малиновом пиджаке и синих спортивных штанах с лампасами. Пиджак потертый, штаны новые, а цепь на шее толщиною в палец.

Женька его ненавидит.

– Эй ты, – тип замечает его, хотя Женька нарочно выбрал самое темное место в проходе. – Вали отсюда!

Она хохочет и прячет лицо в розы цвета крови. А в следующий миг – когда тип рванул дверцу иномарки на себя – во дворе распускается иной цветок.

Лепестки его ломают стекла в окнах, переворачивают урну и столбы с бельем, слизывают само белье до черной копоти и поедают людей. Женьку обдает жаром.

Он уходит. Он вдруг понял, как ему жить дальше.

– Я продал квартиру и вернулся сюда. Здесь сложнее забывать. И отступать. И притворяться, что слеп.

В доме молчаливые стены свидетелями прошлых дней. Воскресшие имена – удивительно ясно, словно он, Евгений, был куда старше, чем подсказывала память.

Найти оказалось просто. И каждое новое имя добавляло уверенности в выбранном пути. Невинных не было.

Серафимова Евгения Петровна – торговка, притворявшаяся маминой подругой, а на самом деле распускавшая слухи в своем магазинчике. Спустя годы она не изменилась, но его не узнала. Жаль.

Ветеркова, жаль, что не мать. Дочка ее, Настя, такой же шлюхой оказалась.

Буховская Зинка, старая склочница, которая вместе с почтой разносила свою ненависть по людям.

Инночка – тоже дочь, которая ответила за мать-праведницу. Та первой плюнула маме в спину и пожелала сдохнуть. И первой назвала его ведьминым отродьем. А потом сама сбежала от мужа к любовнику. И дочка ее бегала налево. И ребеночек совсем на супруга не походил.

Касалыкина Елена, еще одна, которая за грехи родительские. Ее мамаша ворота дерьмом мазала и кричала, что таких, как мама, собаками травить надобно. Истеричка. А дочка – дура.

Серафима Ильинична – учительница первая моя... она должна была учить других милосердию, а вместо этого отворачивалась, позволяя травить. Она попробовала сама, каково это – быть жертвой.

– А я? – спросила Алена. Лекарство почти прекратило действовать, и это хорошо. Он не убивает беспомощных, ибо не палач, но судия.

– Ты – истинная ведьма. Дочь ведьмы. Внучка ведьмы. Ведьмина кровь. Не плачь, все мы чьи-то дети, все мы платим за чьи-то грехи...

...дом на отшибе, яблони в белом цвету. Пчелы жужжат-звенят над головой, и солнце, пробиваясь сквозь полог листвы, красит порог золотистыми пятнами. Девочка в желтом сарафане возится в грязи.

– Аленушка, – сладко поет мама, протягивая конфетку. – На вот. Женя, поиграй с нею.

Захлопывается дверь, и засов падает сказочной преградой. Девочка держит конфету в руке, смотрит долго, с удивлением и протягивает ему.

– На. А твоя мама на кого колдовать пошла?

– Не знаю.

– А хочешь?

Девочка вскакивает, хватает за руку – грязные липкие пальцы, – тянет за собой.

– Пойдем, я покажу. Оттуда видно.

Густой малинник вплотную подбирается к задней стене дома. Узкая тропа, и ветки расцарапывают руки. А вот черные бревна и узкая щель разошедшимся швом. Он приникает глазом, щурится. Жутко. А вдруг да выскочит кто из черноты, опрокинет, ударит...

– Все, что хочешь, отдам! Пусть только... он же обещался... еще тогда обещался, что бросит. Ее не любит! Я вижу, что не любит. Зачем живет?!

Мамин голос неприятно визглив, и Женька отлипает от дыры. Алена губами приказывает:

– Слушай.

– На чужом горе счастья не построишь.

– Не учи меня! Я уже устала! Не хочу быть несчастной! Мое беру, не чужое. Женьке отец нужен! Настоящий отец, хватит моему сыну ублюдком быть...

Круглые любопытные глаза. Она тоже слышала про ублюдка. Правда, не понимает, что значит это слово. И Женька не понимает, но чувствует – злое.

– Вот. Ты же хотела получить их? Держи. Моей платой. Сделай все и...

– А с ней что будет? Не подумала?

– Да плевать! Пусть горит синим пламенем с выводком своим!

И сгорела. Полыхнула так, что до самого неба, выжгла и прошлое, и настоящее.

Он застыл, уставившись в стену. Левый глаз подергивался, кадык ходил вверх-вниз, а руки сжимались-разжимались в кулаки.

Алена, уцепившись пальцами за изголовье кровати, подтянулась. Спустила ноги – немые мышцы полоснуло огнем, – встала.

Дойти до двери. Раньше, чем очнется безумец. Сбежать, хотя побег невозможен. Жить, потому что хочется.

Алена не виновата в случившемся.

Алена не отвечает за сделанное бабкой.

Алена не верит в ведьм.

Шаг. Ноги дрожат, но держат. Второй. Стены качаются, а в голове колокольчики рождественские перезвоном. Нет, не колокольчики – кровь рвет сосуды. Сердце вот-вот захлебнется. Но надо успеть.

Дверь уже рядом.

Мягче. Легче. Осторожнее.

Косой взгляд в сторону – Евгений по-прежнему недвижим. Словно пропал где-то. Где? Неважно. Главное – дверь.

Почти добралась, когда за локоть схватили и ласковый знакомый голос спросил:

– А где ты прячешь медальон? Он мой!

Не его – Аленин. От бабушки. Всегда хранил-берег, но потерялся. Нет. Его Василиса забрала. Черноволосая круглоглазая женщина с серьгой в губе.

– Вот как, – сказал Женя, задумчиво разглядывая Алену. – Василиса... я помню Василису. Мы вместе пойдем к ней. Хорошо? Тсс. Ничего не говори. Куртку надень. Это твоя? Давай. Левую руку в левый рукав. Правую в правый. Мне мама всегда так говорила. Знаешь, ты про Василису сказала, я сейчас кое-что понял. Очень-очень важное. И как я мог это пропустить? Но ничего. Главное, что сейчас... мы вместе... да, вместе. Давай я тебе помогу. Но идти придется осторожно. Я не хочу, чтобы она нас увидела. Кто? Та, которая шла по моему следу и отобрала мой медальон...

– ...он убивал, но выходил сухим из воды. Знаешь, я даже восхищалась этому его умению. Ведь на самом деле талант! Список начался его сводной сестрицей. Это ж надо было такими придурками