спросил он, когда они встретились.
– Нет еще.
– Ну ладно. Пока суд да дело, надо маленькую проверочку устроить. Тут еще одно лицо выплывает.
И Шухов рассказал Кожохину о допросе Мокеевой и о ее муже, с которым он не прочь познакомиться.
– Поедем к нему? – лаконично спросил Кожохин.
– Да, поглядим, что это за изобретатель…
Есть люди, которые, доживая до преклонного возраста, не приобретают права на уважение окружающих. Никто из соседей, например, не знает полного имени такого человека. Его до седых волос зовут уничижительно ласково Колей или Леней, обращаются с ним подчеркнуто фамильярно, словно с несмышленышем; знакомые беззастенчиво пользуются его простодушием, за услуги, оказанные им, расплачиваются не благодарностью, а смешком. Когда такой человек попадает в веселящуюся компанию, то по молчаливому сговору присутствующих избирается мишенью для острот. Шуточки разного калибра сыплются на его голову как из рога изобилия, а он только ухмыляется молча или хохочет вместе со всеми над своей неполноценностью. Его еще в детстве убедили, что он не такой, как другие, что у него мозги «с заскоком». А «заскоком» может быть что угодно, выходящее из привычного ряда, любовь к животным или страсть к изобретательству. Родители обычно считают его бестолковым, мальчишки, заметив изъян в его поведении, отмечают это обстоятельство метким липким прозвищем. Когда он становится постарше, то парни, рисуясь перед красивой девушкой на танцульке, обязательно покровительственно хлопают Колю или Леню по плечу, предлагая ему сделать что-нибудь такое, чего Коля или Леня сделать заведомо не может. Девица при этом кокетливо хихикает, поглядывая на парня, достоинства которого выигрывают в ее глазах от сравнения с Колиными или Лениными недостатками.
Эдуард Мокеев был таким человеком. Шухов понял это, как только бросил взгляд на обстановку квартиры, на лицо изобретателя. И он подумал: «Похоже, сюда мы приехали зря».
– Мокеев? Это какой Мокеев? Эдя, что ли? – спросила женщина, выносившая из подъезда ведро с мусором. – Господи, так бы и говорили. А то – Мокеев. Какой такой Мокеев? А Эдя – эвон он. В третьем подъезде квартира, на втором этаже.
Рядовая однокомнатная квартира выглядела странновато даже для привычных, казалось бы, ко всему следователей. На том месте потолка, где полагалось быть люстре, висела огромная железная гребенка. В углу – гора журналов и книг. Шухов сразу вспомнил свою неприбранную библиотеку. Над кроватью, прямо над изголовьем, торчал рогатый, со стальной просинью магнит. На письменном столе в беспорядке громоздились разного калибра линзы, обрезки медных трубок, аккумуляторы и еще какие-то приборы. Тут же стояло несколько граненых стаканов, опоясанных железными кольцами. Сбоку от кровати – небольшой верстачок с тисками, инструментами, мотками проволоки.
Хозяин, бритоголовый, не старый еще человек, в роговых очках, одетый в вылинявшую гимнастерку, заправленную в брюки, вопросительно оглядел гостей и скороговоркой произнес:
– Если вы насчет электроэнергии, то пришли напрасно. Да. Я плачу исправно. В этом отношении у меня все в ажуре. Напрасно, напрасно.
– Мы из прокуратуры, – перебил его Кожохин.
– Не понимаю, – человек смешно вздернул плечи. – Я для вас не представляю интереса. Так что это напрасно. Вот разве паспорт, – вдруг спохватился он, кинулся к столу, захлопал ящиками, нашел темную книжечку, близоруко заглянул в нее и торжественно произнес: – Нет, не просрочен. – И вновь принялся повторять полюбившееся, видно, словечко «напрасно».
– Чем вы тут занимаетесь? – с любопытством спросил Шухов, рассматривая странную окраску стен. Одна из них была как будто покрыта пылью. Две другие пестрели обычными цветочками наката. Зато четвертую словно покрыли сажей. Он подошел к черной стене, потом поглядел на гребенку под потолком и сообразил, что квартира превращена в гигантский работающий конденсатор или что-то в этом роде (Шухов не силен был в электротехнике). Пыль электризовалась и оседала на одной из стен. «Ничего себе пылесосик», – усмехнулся Шухов.
А продолжавший недоумевать Эдя разъяснял тем временем, что его занятия непредосудительны, опасности для окружающих не представляют и он просто не может понять, чем обязан визиту товарищей.
«Глупости какие-то, – подумал Шухов. – Эдя этот». И бросил взгляд на Кожохина. Тот едва заметно качнул головой, словно соглашаясь. Но уходить они не торопились. Хоть и чудной парень Эдя, но нужно было и порасспросить его кое о чем.
– Что вы делали сегодня утром? – спросил Шухов.
– Утром? Когда утром?
– Ну, так часа в четыре?
– А что, – забеспокоился Эдя. – Соседи жаловались? В четыре часа я обычно подвергаю свой организм воздействию магнитного поля. Популярно? Включаю рассеиватель, – он указал на гребенку, – и ложусь в кровать. У них, видите ли, иногда слышится шум. Стенки тонкие, дом панельный.
«Чушь какая, – мелькнуло в голове у Шухова, – подумать, что этот человек – убийца. Нет, надо закругляться».
– А он здорово шумит, рассеиватель ваш?
Эдя щелкнул выключателем. Раздался тонкий свист, постепенно перешедший в ровный гул. В стенку, ту, которая была почернее, застучали. Эдя смутился. Шухов улыбнулся. Кожохин незаметно для Эди покрутил пальцем у виска.
– Мешает им, понимаете, – сказал Эдя. – Когда они транзистор крутят, я не стучу.
Шухов резонно заметил, что они, наверное, делают это днем. И потом, вообще баловство с электричеством в квартирах запрещено. Эдя разразился длинной тирадой, из которой явствовало, что его занятия опасности для окружающих не представляют, расход электроэнергии не превышает обычной нормы, положенной для бытовых приборов, а лаборатории в его распоряжении нет, так что вот… приходится. Затем он перешел к существу дела, рассказал, что его работы имеют важное значение, что он на грани открытия, которое перевернет все представления о магнетизме. Он предложил Шухову выпить стакан намагниченной
