– Чего медлил?
Ему не ответили.
К дому любовницы Олега ехали вдвоем. Семен по-прежнему не доверял Агнешке, а она не желала отпускать его одного. У него температура поднялась. И рана выглядела не то чтобы воспаленной, но не очень хорошей. И Агнешка на всякий случай вкатила дозу дуфоциклина.
– Тебе в больницу надо, – повторила она в сотый, наверное, раз. И в сотый же раз Семен отмахнулся. На данный момент его куда больше интересовала Варенька и неизвестная, но, несомненно, причастная к смерти Олега Марина.
Ему бы волю, так сразу после встречи с Варенькой и ломанулся бы допрашивать. И плевать, что три часа ночи, а сам он еле-еле на ногах держится. Тогда Агнешка уговорила обождать, теперь же, стоя перед запертой дверью, давила на кнопку звонка и гнала мысль об опоздании.
Они ведь рано приехали!
Спешили. И почти бежали от машины к подъезду, хотя бегать Семену ну никак нельзя. А он все равно ковылял, обеими руками за бок держась. И по лестнице – в доме не было лифта – поднялся. И теперь стоял сзади, дышал в шею.
– Пойдем, – сказал он, убирая Агнешкину руку со звонка. – Там никого нету.
На всякий случай Агнешка надавила на ручку, попытавшись открыть дверь, но та была заперта. И в глазок ничего не удалось разглядеть.
– Пойдем, – повторил Семен. – Сядем куда-нибудь.
– Болит?
Кивнул, поморщился, но посмотреть на повязку не дал, только зачем-то повторил:
– Мне нельзя в больницу. Или посадят, или грохнут. А может, сначала посадят, потом грохнут.
Агнешка помогла спуститься, усадила на лавку и села рядом. Что она делает? Бежать надо. Или на помощь звать, или просто встать и уйти. Семен не будет стрелять, но…
…но он останется один и раненый. И в больницу точно не пойдет. И расследование свое не бросит. А следовательно, умрет или от инфекции, или от пули.
Семен, как нарочно, привалился горячим боком, лбом уткнулся в плечо Агнешке и спросил:
– Почему ты не убегаешь?
– Не знаю, – честно ответила она. – У тебя температура.
– На, – он сунул в руку мобильный. – Звони.
– Кому?
Неловкое пожатие плечами.
– Кому-нибудь. Мужу. Другу. Родственникам.
Ядвиге, которая уже, верно, с ума сходит. И на работу, откуда ее, Агнешку, уже скорее всего уволили. И… и все. Все? Негусто. Можно соврать себе, что нужные номера умерли вместе со старым телефоном, что никто не помнит наизусть столько цифр или что Агнешка не хочет впутывать других людей в свои проблемы, но правда в другом: звонить некому.
– Я отойду?
Семен кивнул и попытался сесть прямо. Выходило не очень. Лекарства нужны, нормальные, человеческие. И сильные. Агнешка знала, где их взять.
– Алло? – она отошла недалеко, так, чтобы Семен мог видеть ее, а она – окна Марины. Вдруг та все-таки дома и просто не желает открывать дверь.
– Алло, Ядка! Да, это я! Ну телефон умер, да… чужой… чей? Да знакомого одного. Нового. Нет, не женат.
Наверное, не женат.
– И симпатичный. И… Ядка, тут такое дело…
Розовый тюль и желтые шторы, задернутые неплотно. Балконная дверь приоткрыта. И сам балкон не застеклен. И крыша выходит прямо на него.
– Нет, Яд, со мной все нормально. Да нормально, я тебе говорю! Да! Не кричи на меня! Господи, Ядка, ну почему ты вечно чуть что, так в крик?
Если выбраться на крышу, то можно будет спуститься на балкон. А с балкона попасть в квартиру.
– Послушай… да ты можешь хотя бы один раз в жизни меня выслушать? Да! И я не ору на тебя! Это ты на меня орешь! И что?!
Спокойно. Не сорваться. У Ядки темперамент. У Агнешки темперамент. А у Семена жар, и антибиотики нужны.
– Ты можешь кой-какие лекарства достать? Нет, Ядка, не эти лекарства. Нормальные. Антибиотики. Просто рецепта нету. А деньги я верну. Да ни во что я не ввязалась, все нормально.
Почти нормально.
– Записывай…
К счастью, писала Ядка молча, только под конец поинтересовалась, для кого все. И Агнешкиному ответу не больно поверила.
Ну и пусть. Главное, чтобы достала.
– Она не заявит? – спросил Семен, убирая трубку в карман. – Может, проще было бы в аптеке?
– Так она в аптеке и работает. Провизором. А сдаст… не знаю. Она моя сестра и… у нас сложные отношения, но раньше она меня не подводила. Слушай, у меня тут появилась идея…
Идею Семен не одобрил. Пришлось уговаривать.
Как ни странно, люк на крышу был открыт. Агнешка легко забралась по дребезжащей лесенке и оказалась на крыше. Черный битум, нагретый солнцем, знакомо вонял. Редкими островками на нем выделялись куски кирпича и стекло. Причудливыми деревцами торчали антенны. У самого края, свернутое валиком, виднелось покрывало и раскладной стульчик, на котором лежали журнал и флакон средства для загара.
Агнешка огляделась: хозяйки флакона поблизости видно не было. И хорошо. Если повезет, в ближайшие четверть часа на кухне никто не появится.
Подобравшись к краю крыши – двор как на ладони вместе с двумя топольками и выводком молодых елок, пластиковой песочницей и горкой-трубой, – Агнешка прицелилась к балкону. Давненько ей не приходилось совершать подобных трюков. Она легла на живот, вцепившись руками в бордюр, перекинула одну ногу. Вторую. Зависла – сердце ухнуло в пятки, а вдруг да мимо – и, решившись, прыгнула.
Хрустнул под ногой столик. Острым углом пропорола ногу тумба, заставив охнуть от боли. Зазвенел, покатившись по полу, горшок с розовой геранью.
Некоторое время Агнешка просто стояла, пытаясь отдышаться и унять боль в ноге – хорошо, хоть не до крови расцарапала. Потом прохромала в комнату: дверь и вправду была открыта.
Связка запасных ключей лежала на полочке у зеркала. Предусмотрительно.
Эта девица оказалась форменной авантюристкой, но нельзя не отдать должного: ей везло.
– Заходи, – она буквально втянула его в квартиру и, захлопнув дверь, провернула ключ в замке. – Вот…
В квартире витал аромат духов. С банкетки слепо пялились деревянные кошки, еще одна выглядывала из-за зеркала, огромного, почти до потолка. Кошки же выстроились на полочке рядом в виде бело-синих кусков фарфора. И поселились на стенах, оккупировав тяжелые рамы. Кошки обитали в ванной и в туалете. Захватили кухоньку.
– Маньячка, – сказала Агнешка, царапая ногтем кошачью морду на плитке. А потом вдруг бросила и, ткнув пальцем куда-то в угол, велела: – Смотри.
Семен не сразу понял, на что именно смотреть: угловой диванчик с зелено-полосатой шкурой. Виньетки резьбы и кружево салфетки, почти съехавшей на пол. И за ним, прикрытые этим кружевом, прятались ботинки.
– Мужские, – Агнешка ботинки вытянула и подняла за шнурки, словно парочку дохлых крыс. – Узнаешь?
– А должен?
Истоптанные, но чистые. Только-только начали терять форму, раздавшись в пятке и носках,
