чудо, – но не сумел. Камера в руках связала его, всецело подчинив собственным нуждам.
– Ты сама говорила, что я не виноват.
– Я повторю: «Ты не виноват», – Всеслава выпустила сердце и руку из головы убрала, но нервы пылали, растревоженные ее прикосновениями. – Я тысячу раз готова повторить, что ты не виноват.
– А кто тогда?
– Никто. Она сама.
Металлический привкус стал острее, а в слюне, которая натекла изо рта, виднелись красные кровяные нити. У него в последнее время сильно ослабли десны.
– У вас случилась интрижка, – продолжала Всеслава своим прежним, спокойно-врачебным тоном. – Бывает.
– Это не интрижка. Мы полюбили друг друга…
– Конечно, любили. Ты ее. Она тебя. И еще того, который был до тебя. Сложное положение для хрупкой девочки, не правда ли?
– Оставь ее в покое…
– Не могу. Я мертва. И не по своему выбору, заметь. Ты меня убил из-за этой маленькой поганки, которую, между прочим, давным-давно сожрали черви. От нее остались лишь кости. Череп. Позвонки. Ребра. Возможно, волосы. Одежда какая-никакая… но больше ничего! Ты не оживишь ее! Ты никогда не сумеешь ее оживить! Никогда!
Звуковая волна опрокинула его навзничь, придавила к полу, словно желая растереть, превратить в месиво костей и крови, точно такое же, какое он видел в тот раз.
Надо было умереть самому.
Но он не смог.
– Прости, пожалуйста, – сказал он. – Уйди, пожалуйста.
– Отпусти ее, – попросила Всеслава. – Позволь ей уйти.
Нет. У него получится. Он знает.
Ромашки разрослись вдоль забора. Бело-желтые соцветия их проглядывали сквозь жгучую крапивную изгородь и прямо-таки просились в руки.
Дашка и сорвала, а потом села на кирпич и принялась обрывать лепестки.
– Сдаст… не сдаст… сдаст… не сдаст…
Вась-Вася уехал еще вечером, и от визита его, равно как и разговора, оставался странноватый привкус безумия, как будто Дашка вдруг заразилась непонятной болезнью, выворачивающей сознание наизнанку. Выпить бы… У Артема точно заначка имеется, хотя он и врет про здоровый образ жизни.
Выяснилось, что он вообще врет изрядно.
Чему удивляться?
Лепесток остался последний. Выходило, что Вась-Вася их все-таки сдаст, но Дашке верить в такое не хотелось и потому отправила ободранную ромашку назад, в крапивное море.
– Злишься? – поинтересовался Артем. Он уже давно наблюдал за ней, не делая попыток заговорить. Вот и не делал бы дальше. Разговаривать с ним у Дашки желания нет.
У нее теперь вообще желаний нет.
Разве что одно – пусть оставят ее в покое.
Артем же приблизился и встал, заслоняя скупой утренний свет.
– Извиняться не стану.
– Иди к черту.
– Пойду. В самом скором времени. И к черту, и ко всему ее чертову семейству…
Дашка как-то сразу поняла, о чем он.
Но разве ей есть дело? Вообще ее достало чужие проблемы решать. Собственные Дашкины решил бы кто. Только вот… какие у нее проблемы? Одиночество? Так собаку завести можно.
– Я хотел лишь выйти на этого гада. Остановить его.
– Как?
Артем пожал плечами. Ну да, об этом он не думал.
– Убьешь? Возьмешь пистолет. Приставишь к голове. Бац, бац – и нет злодея. Добро победило, так?
– Чем плохо? – Какая кривая усмешечка. Кажется, Дашка ошиблась: думал мальчик Темка над местью кровавой, прикидывал на себя роль мстителя благородного, вот только костюмчик лишь издали удобным кажется.
– Всем, – Дашка принялась собирать лепестки, прилипшие к штанам. – Дальше-то как жить станешь?
– Как-нибудь.
Ну да. Справедливость возмездия гарантирует несрабатывание совести и отсутствие сожалений до конца жизни.
– Дурак ты. Прошлым живешь. Отпусти его, наконец. Дай себе свободу.
– Сколько пафоса. – Ухмылка стала кривее прежнего. – На себя посмотри, Дашенька. Ты тоже в прошлом увязла. В сестрице, из которой вы себе идола сотворили и теперь поклоны бьете. Не достало себя с ней постоянно сравнивать? С мертвыми ведь не посоревнуешься. Они идеальны! А ты не идеальна. И Тынин не идеален, пусть и пытается роботом прикидываться. Маска, Дашенька, точно такая же, как у меня.
Вот гаденыш. Но злиться на него у Дашки сил нет.
– Зато я никого убивать не собираюсь.
– Пока не собираешься, – парировал Артем и подал руку. – Но как знать, радость моя? Как знать?
Руку Дашка приняла. Но вот с остальным он ошибся: Дашка ни при каких обстоятельствах не убьет человека.
Она почти додумала мысль, как зазвонил телефон.
– Дашка? Слушай и не перебивай, – сказал Вась-Вася, хотя перебивать Дашка и не думала. – Во-первых, вашу Евгению Марковну уже минимум сутки никто не видел. Где она – непонятно.
Артем нарисовал в воздухе знак вопроса, но Дашка мотнула головой и палец к губам приложила: позже.
– Последняя точка ее маршрута – больница, куда вашу девочку-прыгунью отвезли.
– Жива?
– Пока да. В больнице Евгению видели, причем не одну. Но про спутника пока ясно только, что он среднего возраста и среднего роста. Во-вторых, в этой же больнице несчастный случай случился. Старушка упала с лестницы. Сиделка ее утверждает, будто бы старушка не сама упала, и дает описание вашей дамочки. И весьма серьезные люди по этому описанию землю роют, правду ищут.
Любопытно. И малопонятно.
– В-третьих, по биографии Евгения – сирота.
– Неужели…
– Да. Воспитывалась в детском доме номер пять города Зареченска. К нам переехала в начале девяностых.
– И открыла модельное агентство.
– Именно. Ей повезло. Говорят, у дамочки нюх на красоток. И хватка бульдожья. А еще у нее фотограф был… гениальный… – Вась-Вася сделал выразительную паузу. – Который приходился нашей дамочке родным братом. А теперь пряники закончились.
– В каком смысле?
– В прямом, Дашунь. Официально Дмитрий Гришко находится на излечении. Депрессия у него. Глубокая. Черная. Творческим кризисом вызванная. И сидит он в швейцарском закрытом пансионате в окружении гор и дипломированных психоаналитиков. Теоретически.
– Кольцо! – Дашка сказала и поняла, что все становится на свои места. – Послушай. Адам говорил про кольцо. Обручальное кольцо Всеславы! Она его получила от нашего фотографа. И дергалась потому, что он сам был ее пациентом. Не полным шизиком, конечно. Думаю, она считала, что у него действительно депрессия. Была и прошла. Только шашни с пациентами водить все равно неэтично. Да и сомненьица
