И главное, он же все понимает! И ему нравится мое отвращение и моя злость!
— Что, кисуля, убить хочешь? Давай, попробуй, может, и получится… ты когда-то обещала шею мне свернуть? Так чего ждешь?
Драться? Сейчас? Ну уж нет, я слишком устала, поэтому отвечаю:
— Погоды подходящей.
— Дня через три, не раньше, — обещает Серб.
И в конечном итоге оказывается прав. Но, Боже мой, до чего же мерзкие это были дни…
Вальрик
Почему-то Вальрик решил, что к месту назначения — знать бы еще где оно находится — их доставят на вертолете, но спустя часа два полета машина приземлилась в степи. Такая знакомая картина… почти как во сне, только дороги не было. Цементная площадка, подсвеченная в четырех углах прожекторами, смутные тени вышек, низкие массивные бараки…
— Второй блокпост. — Карл вылез из вертолета и с видимым наслаждением потянулся. — Почти граница, там, — он махнул рукой влево. — Уже территория Кандагара, правда, они считают, что неплохо бы границу слегка подвинуть, ну да время покажет, в какую сторону мы ее подвинем. Ты, — это уже предназначалось пилоту. — Можешь быть свободен, дальше мы сами.
Значит, будет еще дальше. И ветер. Коннован говорила, что да-ори не используют машин, потому что Ветра не любят техники, а да-ори не могут без Ветров. Непонятно, правда, что из себя эти ветра представляют…
Вальрик хорошо помнил и свой страх, и восторг, и сам полет, невозможный, стремительный. Земля исчезает где-то внизу, а вокруг только небо, много неба, и яркие-яркие звезды.
— Саммуш-ун стоит на Уральском хребте, вернее на том, что от этого хребта осталось, местные дали горам какое-то новое название, но я не вникал. — Карл говорил, повернувшись спиной. Наверное, таким образом демонстрировал, сколь мало опасается пленников. Или они с Рубеусом не пленники? Но тогда кто?
— По другую сторону тянется Восточное Пятно, а за ним Новая Пустыня, что само по себе служит неплохой защитой от нападения с восточной стороны. В общем, если бы не юго-восток, где имеется довольно обширный участок так называемой нейтральной территории, Саммуш-ун был бы самой тихой и спокойной из всех четырех Директорий. Думаю, вам там понравится.
— А Орлиное гнездо? — Поинтересовался Рубеус.
— Увы, увы… Орлиное гнездо нынче является официальной резиденцией диктатора… и сей факт в очередной раз доказывает, что нельзя отлучаться из дому на сколь бы то ни было долгий срок.
Саммуш-ун, Восточный дворец, был самым странным сооружением, которое когда-либо доводилось видеть Вальрику. Конечно, он не ждал, что да-ори строят такие же дома, как люди, но чтобы настолько не такие. В здании не было логики, но зато была целостность и завершенность. Причудливые изгибы башен, хрупкие мостики, которые, казалось, висели в воздухе сами по себе, светлые стены из непонятного материала и черный двор, находившийся одновременно и снаружи, и внутри. Как такое вообще возможно? Вальрик не представлял.
А еще Саммуш-ун был живым. Корица, розовое масло и удушливо-сладкий дым восточных приправ, запахи не агрессивные, но и не слишком дружелюбные. Саммуш-ун давал понять, что существует сам по себе, и не желает, чтобы этому существованию помешало глупое человеческое любопытство.
— Орлиное гнездо, конечно, лучше, но здесь тоже ничего. — Карл шел по черным плитам двора, не оглядываясь. Наверное, ему было совершенно наплевать, последуют за ним гости или останутся снаружи. Или он просто понял, что деваться им все равно некуда — черный двор заканчивался пропастью.
А внутри, если не обращать внимания на размеры и роскошь, с которой обставлено помещение, все почти такое же, как у людей. Холл прямоугольной формы утопал в сумраке, редкие пятна света где-то высоко, под самым потолком, стыдливо отражались на отполированном до блеска деревянном полу. Массивные колонны не столько поддерживали потолок, сколько заполняли пространство, которое выглядело удручающе огромным. Серо-розовые стены, украшенные лепниной и зеркалами, походили на мраморные скалы…
В подобном месте тоскливо жить. В полной мере ощущаешь собственную никчемность.
— Давид всегда тяготел к монументализму, — Карл остановился в центре гигантского зала, чувствовалось, что Саммуш-ун не слишком ему нравится. — Перестраивать же — значит угробить кучу времени, людей и средств, которые в данный момент нужны совсем для другого.
— Кто такой Давид? — Спросил Рубеус.
— Никто. Уже никто… В чертоге том, где пировал Бахрам, теперь прибежище пустынным львам. Бахрам, ловивший каждый день онагров, был, как онагр, пещерой пойман сам.
Вальрик ничего не понял. Кто такой Бахрам? И кто такие онагры, и почему Бахрама поймала пещера?
Глупости, но дворец ему все равно не нравится, слишком уж… большой. Неудобный.
Комната, в которую Вальрика препроводила служанка — оказывается, во дворце все-таки были люди! — находилась в одной из башен. Из окна было видно небо и тонкие кажущиеся почти прозрачными пики скал. Смешно, но только теперь он начал понимать, что просто поменял одну тюрьму на другую, конечно, куда как более комфортную, но все же тюрьму. До Саммуш-ун не добраться иначе как на спине Ветра, а люди не умеют управлять Ветрами.
Рубеус
— Ну же, давай, поднимай саблю. Или передумал?
Рубеус ненавидел этот спокойный равнодушный голос. И вопрос тоже ненавидел, и того, кто этот вопрос задавал. С завидной регулярностью, надо сказать, задавал.
— Ну так что?
Ничего. Снова, черт побери, ничего. В том смысле, что ничего хорошего, а Карл улыбается, он в очередной раз доказал собственное превосходство.
— Ладно, передохни пару минут. Только не садись, лучше походи да разомни мышцы.
— Без тебя знаю.
Рубеус хотел добавить несколько слов покрепче, но вовремя прикусил язык. Вице-диктатора не следовало злить, тем более, что, если разобраться, то Карл не сделал ничего такого, что бы выходило за рамки договора.
— Кстати, прогресс налицо — двадцать минут. — Карл продемонстрировал щегольские старинные часы в золотом корпусе, он вообще испытывал непонятную тягу ко всему, что каким либо образом имело отношение к прошлому.
Но двадцать минут — это и в самом деле достижение, в первый раз Карлу хватило и пяти, чтобы не просто разоружить противника, но сделать это с той непринужденной легкостью, что не столько говорит о превосходстве одного бойца над другим, сколько показывает, что превосходство это абсолютно и оскорбительно в своей абсолютности. В тот раз Рубеус был скорее удивлен, чем унижен и долго пытался понять, как же это так получилось. Ведь был же поединок в степи, который длился довольно долго, и пусть даже закончился поражением, но поражение это оставляло надежду на успех. А теперь на тренировках Рубеус раз за разом убеждался в призрачности этой надежды. Карл не играл, Карл не притворялся, Карл не учил, он просто брал в руки оружие и раз за разом побеждал.
И черт побери, это раздражало!
— Вытрись, — Карл бросил полотенце. — И в следующий раз меньше думай над тем, что собираешься делать. Думать надо до боя, а не во время. Тело само знает, какой из приемов использовать в данный момент, и что сделать, чтобы ему не причинили боль. Рефлексы быстрее разума, ты же пытаешься отвечать обдуманно и сам себе мешаешь. Вот и Коннован тоже самое, хотя ее учить — только портить.
— Почему?
— По кочану, — ответил Карл, рассматривая клинок, точно увидал его впервые. — Была раньше такая поговорка. Ну, отдышался? Тогда милости прошу, сударь. Allert!
На сей раз Рубеус пытался действовать в соответствии с полученным — вот уж нежданный подарок —
