линиями стана жены корабельщика, а Тивуртий, заметив это, сделался еще более смел и прошептал:
– Ты посмотри: слова нет, что Феодора прекрасна, и все говорят, будто в землях, Византии подвластных, нет другой женщины, которая могла бы с Феодорой сравниться… но ведь это только так говорят… На самом же деле время не щадит никого, и Феодора нынче уже не та, какой она раньше была, когда ее знали актрисой, – правда, она зато теперь наша царица, и да дарует Всевышний ей многие лета, – но… вспомни, как она нынче поблекла, и посмотри опять на эту стыдливую Тению…
– Зачем эти сравнения? Они обе прекрасны.
– Да, они обе прекрасны, но та ведь на троне, в пурпуре и в венце многоценном, ее плечи и шею ежедневно разглаживают навощенными ладонями молодые невольницы, а египетские бабки обкладывают на ночь ее перси мякишем душистого хлеба из плодов египетской пальмы, а, по, правде сказать, и это все ей уже не помогает: этот душистый египетский мякиш дает персям ее лишь одну фальшивую нежность, но он не может им возвратить их былую упругость… Нет; это минуло… Смотри же, каковы перси Тении, а ведь Тения в горе и в тяжкой нужде, – она в бедном рубище, среди людей, усыпанных всякою нечистью, но и тут ты смотри, как краса ее блещет… Смотри этот царственный взор, эти белые зубы, и особенно эти перси, которым не нужен египетский мякиш…
– А до какой суммы можно уменьшить долг ее мужа – нетерпеливо волнуясь, перебил речь доимщика Милий.
Тивуртий сразу же сбавил целую треть долга, а когда заметил, что Милий еще находится в нерешимости, то сказал вкрадчиво:
– Однако, я вижу, что ты очень тронут судьбою этой несчастной, и чтобы сделать тебе приятное и заслужить себе наперед твою благосклонность, я постараюсь склонить всех купцов, чтобы они уступили тебе долговые права на Фалалея не за две, а всего за одну треть того, что он им действительно должен. Не колебайся далее и повели быть этому так, как я предлагаю. Пусть Тения будет тебе обязана счастьем и постарается быть тебе благодарной.
Милий ему отвечал:
– Хорошо, я согласен, – благодарность ее мне драгоценна, но только я не хочу принуждения. Дай мне сказать еще несколько слов с этою Тенией, красота которой, действительно, не менее той, которая нынче достойно украшает собою престол византийский.
Тивуртий нагнулся к уху Милия и прошептал:
– Она ее превосходит… Феодоре теперь не достичь того, чем обладает Тения… и притом…
– Что ты хочешь сказать?
– Феодора слишком многим известна.
– Тсс… Ты дерзок.
– Не опасайся… я знаю, чтт я говорю, и сказал только то, что Тения спит как попало, в шалаше, на рогоже, согнувшись и сжимая от холода перси руками, а Феодора покоится, заложа руки под пуховые подушки; но дай Тении ту же роскошь, и как ее стан изовьется, в каких очертаниях!.. О, да ты сам понимаешь, что стыдливость Тении может доставить то, чего не может дать все любовное искусство Феодоры… Ты пылаешь, я вижу, и хотя я стар, но я тебя понимаю.
– Ты прав, красота этой женщины помрачает мой разум, – отвечал Милий, – и, к тому же, ведь она язычница.
– Да, она язычница, она дочь жреца Полифрона, который убил себя, не желая видеть новых порядков.
– Язычницы ведь свободны располагать собою: они не знают стеснений…
– Да, для них это привычно: они отдавались и Дионису, и иностранцам во славу Изиды. У них свой взгляд на эти вещи…
Милий обратился к скорописцу Евлогию и приказал ему подозвать к себе Тению.
Глава шестая
Услыхав от отрока приказание подойти к его господину, Тения сейчас же встала и подошла к Милию, а тот подал ей с ласковою улыбкой златницу и сказал:
– От взора моего не сокрылось то, чего ты не в состоянии скрыть от всех, кто тебя видит, – ты нестерпимо прекрасна. Знай же, что твоею красотой смущено мое сердце и я готов на многие жертвы, чтобы получить твои ласки. Будь согласна на это – приди ко мне в дом сегодня вечером и останься в опочивальне моей только до утра. За это я дам тебе сколько ты хочешь.
Лицо Тении покрылось румянцем, но она отвечала спокойно:
– За это – я не хочу ничего.
– Я тебе предлагаю пятьсот златниц.
– Ты напрасно будешь предлагать мне и тысячу.
– Две!
– Все равно! – я к тебе не приду.
– Я дам тебе пять.
– Хоть и десять.
– Двадцать тысяч!
– Ты оскорбляешь меня этим торгом; но с тех пор, как я подпала несчастию, я уже привыкла к подобным обидам. Бедность должна много прощать людям с достатком, но любовь моя не продажна: я люблю мужа.
– Ты его и люби, но ведь ты язычница, и по вере твоей тебе нет греха в том, на что я тебя приглашаю. Твой бог Анубис тебя не осудит. Принеси же ему втайне жертву за мужа и возврати ему волю.
– Ты знаешь, что говоришь, – отвечала Тения, – я дочь жреца и брак мой с мужем моим теперь не связан законом. Ты прав, я вольна оставить его и свободна избрать другого по сердцу, но я верна Фалалею потому, что он мил мне, и если я жила с ним в довольстве и счастье, то неужели я покину его в горе? Нет, так не будет, и ты возьми даже эту златницу, которую дал мне, – у меня есть сегодня для всех нас на хлеб и на рыбу.
Ипарх изумился кроткому ответу Тении, но она ему еще более понравилась, и он еще больше распалился желаньем.
– Оставь взятую златницу у себя, – сказал он, – и вот возьми еще другую и не будь за них мне ничем обязана, но не будь безрассудна и еще поразмысли. Если ты согласишься прийти ко мне, то я еще возвышаю цену: я высыплю к твоим ногам всю кису доброхотных даяний, и тогда ты можешь выкупить на эти деньги свободу своему мужу. Обдумай это, прежде чем захочешь сказать свой ответ мне.
– Ты очень щедр, – отвечала Тения, – и возвысил цену моей красоты до того, что она стала теперь ценою свободы моего мужа, а я язычница и, как ты говоришь, я не имею стеснений, но ты позабыл, что наши женщины ходили в храмы богини Изиды с согласия мужей их, и это не был обман, так и это, о чем ты говоришь мне, касается моего мужа, а потому я должна спросить у него, согласен ли он, чтобы я купила ему свободу этою ценой. Если муж мой будет на это согласен, тогда я… сделаю то, что буду вынуждена сделать. Таков мой ответ, а если хочешь знать, что скажет мой муж, то я сейчас пойду и спрошу его, и что он скажет, то я исполню.
Милию это показалось безумием, но доимщик Тивуртий, который стоял недалеко и слышал этот разговор, успокоил ипарха и сказал ему:
– Оставь ее, Милий, пусть она сделает так, как она хочет: мужчины благоразумнее женщин. Эти бывают некстати упрямы, а муж, наверное, даст Тении такой ответ, после которого она придет к тебе и с несмущенною душой отдаст тебе свои ласки. Ты же, ведь, сам не хочешь насилия.
И затем, проводив Милия за двери темницы, Тивуртий подошел к скованному Фалалею и рассказал ему о выгодах ипархова предложения.
Глава седьмая
Заключенный в темнице Фалалей ничего не ответил Тивуртию, но только горько заплакал, а на другой день, дождавшись прихода Тении, обнял ее и опять со слезами стал благодарить ее за ее верность.
– Что же ты думаешь? – спросила его Тения.
– Хотя бы мне суждено было провести бесконечные годы еще в худшей темнице, чем эта, которою выстроил Ирод, и хотя бы мне надлежало умереть в ней без надежды когда-нибудь видеть море и солнце, и
