пять дней назад. Очевидно действительно приняли его не за банкира, а за завхоза. Не собрали никаких весомых улик. И – освободили из-под стражи. Глава подпольной банкирской конторы ушел от уголовного наказания, подставив вместо себя специально подготовленного человека. Вассала. Зиц-председателя. Мальчика для отсидки.
Закончив дудеть приветственный утренний мотив, радио поздоровалось с гражданами – густым, исключительно сбалансированным мужским баритоном, исполненным необычайного оптимизма,– и сообщило дату: двадцатое сентября девяносто шестого года.
Субъект, известный в этом тексте как А. Рубанов, мокрой рукой взял с полки авторучку. Шаркая ногами, подошел к стене и сделал отметку на самодельном – тетрадный листок, приклеенный хлебным мякишем, – календаре. Зачеркнул цифру «двадцать». Отошел на шаг, сумрачно изучил результат трудов, вновь приблизился и зачеркнул более жирно.
Месяц истек пятнадцатого сентября. Босс Михаил был выпущен из следственного изолятора. А его вассалу, мальчику для отсидки, вручили на руки официальный документ, где значилось, что мальчик обвиняется в тяжком преступлении и останется за решеткой еще как минимум два месяца.
Утром следующего дня подследственного переселили из камеры 187, на втором этаже тюрьмы, с желтыми стенами и окном на запад, в камеру 133, на первом этаже, угловую, с зелеными стенами и окном на север. Здесь уже сидели двое арестантов; Рубанов стал третьим.
Переезд состоялся сразу после завтрака, а непосредственно перед ужином подследственного вызвали на свидание с адвокатом.
Рыжий лоер развел руками: Михаила отпустили, и он – сразу скрылся. Никто не знает куда. Его местонахождение и телефон неизвестны. Однако он приезжал, вчера, напряженным шепотом сообщил Рыжий. Прямо ко мне домой. Передал для тебя записку... Вот она...
Маленькая ярко-желтая бумажка (такие, разноцветные, во множестве лежат на рабочих столах бизнесменов для моментальной фиксации важной мысли или суммы) несла на себе два размашисто нацарапанных слова: «МОЛЧИ. ТЕРПИ». Почерк – босса.
Рыжий адвокат мало что понял. С его слов, Михаил Мороз повел себя как человек, чрезвычайно перепуганный всеми произошедшими событиями. Он навестил адвоката поздно вечером, едва не в полночь. Позвонил из машины, с мобильного телефона, попросил выйти.
Вся беседа – секунд тридцать. Адвокат стоял на тротуаре, Михаил сидел за рулем, говорил через полуопущенное оконное стекло; мотор все это время работал; похудевший, серолицый Михаил сообщил, что его не будет некоторое время, как объявится – сразу даст о себе знать; передал записку и тут же умчался, отчаянно газуя.
Ни информации, ни денег, ни инструкций. Ничего. Молчи, терпи.
Оставалось надеяться, что после такого впечатляющего и бьющего по нервам приключения, как месячная отсидка в следственном изоляторе, мнимый завхоз просто решил взять тайм-аут. Напиться до беспамятства, наесться жареного мяса с пивом, нанюхаться кокаина в ночном клубе или просто побыть наедине с женой – иными словами, как-то вознаградить себя за все страдания и муки.
Но прошел день, и второй, и третий – босс не давал о себе знать. Все шло к тому, что босс и друг Михаил предал своего верного человека, своего мальчика для отсидки. Скорбная догадка то и дело всплывала из глубин подсознания А. Рубанова, как омерзительный спрут из соленой океанской толщи.
Босс и друг не станет финансировать усилий по освобождению своего человека из-под стражи. Босс и друг испугался и сбежал.
Чтобы мобилизовать психику, надо снова умыть лицо. Холодной водой, затем горячей. Так – несколько раз.
А вот и картинка из прошлого. Цветная. Комикс прорисован изумительно хорошо. На картинке – офис, вечер; двое молодых людей без пиджаков пересчитывают деньги. Оба часто шмыгают носами. Лица потные. Жарко. Денег много. Сплошь доллары. Мелькают лица заокеанских президентов, в буклях. Процесс продолжается второй час. Дымятся сигареты и чашки кофе. Крутятся лопасти вентиляторов.
Один из двоих – более крупный и значительный, второй – серьезен, однако порывист, суетлив, иногда театрален. Вид у капиталистов – не очень буржуазный. Распахнутые вороты рубах, съехавшие набок дорогостоящие галстуки. Небритые скулы дергаются. Считают молча, сосредоточенно и ловко. Быстрые пальцы, испачканные черно-зеленым, проделывают шулерские движения.
Атмосфера в просторной комнате – с легким налетом безумия. Огромный телевизор включен, но на экране лишь сизая рябь. Циклопический сейф распахнут. Внутри – зеленые пачки.
– Миллион триста сорок пять,– говорит босс, тяжело выдохнув.
– И у меня,– кивает младший компаньон.
– Хороший день.
Младший пожимает плечами без малейших признаков энтузиазма.
– Хорошо то, что хорошо кончается. Босс морщится.
– Не нервничай. Младший грустно улыбается.
– Я не умею.
– Научись.
– Как?
– Путем устранения причины для беспокойства,– изрекает босс. – Сидеть будешь недолго. Получишь года три. Отсидишь полтора, максимум – два. Я, типа, обеспечу тебе все удобства. Лучшая еда, книжки и прочее. Зачем нервничать? Не успеешь, типа, и глазом моргнуть, как выйдешь...
Крутятся, гудят лопасти вентиляторов. Лохматые пачки американских денег распространяют волшебное изумрудное сияние. Пепельница младшего компаньона забита окурками, голова – тяжелыми мыслями. Что ждет его впереди? Успех? Миллион? Лимузин? Яхта? Особняк по Рублево-Успенскому шоссе? Филиппинские слуги? Платиновая карточка «Америкэн Экспресс»? Или – решетки, баланда, друзья из числа мосластых уголовничков?
Младший ловит взгляд босса. Тот спокоен.
Они вместе три года. Начинали с малого; доросли до большого. До крупных сделок, до серьезных сумм, до клиентов из числа нефтяных бонз и политических воротил. Все это время босс внушал младшему основополагающую истину их занятия, главный закон, базовое правило: бизнес юбер аллес.
Ради бизнеса следует идти на все. Бизнес – есть тот самый труд, что сделал из обезьяны человека. Реализация притязаний. То, что кормит. То, что обеспечит Сорбонну и Оксфорд детям, благородную старость родителям, вечную молодость и красоту женам.
Старший и младший смотрят друг на друга. Оба молоды, умны, богаты. Скоро один из них, младший, сядет. Так надо. Бывают моменты, когда имперскому Молоху следует принести жертву. Потом второй, старший, по-тихому, за взятку, вытащит своего напарника, и все кончится...
Не правда ли, господа, чумовой выходит комикс? Познавательный и жизнеутверждающий.
Если плеснуть в глазные яблоки ледяную воду, а потом – горячую, то мерцающая картинка станет резкой, чрезмерно яркой, лица героев вытянутся, карикатурно распухнут. В старшем, боссе, проявится хитрый и жадный жлоб, а в младшем читатель угадает наивного романтического дурака.
Нет, сейчас такие картинки нам не нужны, рассудил подследственный мальчик, интенсивно действуя зубной щеткой и подглядывая за собой в крошечное зеркальце. Оттуда к нему выныривал его собственный, яростно, по-лошадиному вывернутый глаз. Нам нужны полное спокойствие и исключительнейшее хладнокровие.
Итак, планы подкупа генералов рухнули. Блицкриг не удался. О быстрой победе над тюрьмой не может быть и речи. Но мальчик-банкир привык думать о себе как о твердом и неуступчивом человеке. Он не оставил намерений преодолеть тюрьму.
Там же, в кабинете для допросов, пять дней назад, наедине с адвокатом, он попросил ручку и бумагу и написал жене письмо. Смысл двух абзацев сводился к тому, что он вернется, обязательно и очень скоро.
Мальчик пережил мучительные минуты, сочиняя письмо любимой. Ближе этой взбалмошной, крикливой блондинки с огромными зелеными глазами у него никого не было. Однажды он позвал ее в свою дурную жизнь, посулив великую любовь. Деньги не обещал: тогда, в тысяча девятьсот девяносто первом, все его
