тысячами таблеток экстези. С поличным.
– Достоевский утверждал, что наименее удачливые преступники – это интеллигенты.
Гриша жалко улыбнулся.
– Мне светит двенадцать лет лишения свободы в русской системе, а она ужасна, я это знаю, я видел, я не стану тебе врать, мон шер... Она убьет меня, это совершенно ясно... И я написал чистосердечное признание! С одним условием – до конца следствия и на период судебного процесса я останусь здесь, в «Лефортово». Не поеду в другую тюрьму. Я ненавижу русские тюрьмы. Поверь, я повидал их немало. Я везде побывал. И проникся. И не желаю туда ехать. Там – страшно. Вонь, грязь, ужасные уголовные рожи, теснота, болезни, голод... Ад! Ад для дураков!
Неожиданно снова загремел замок. В дверном проеме появился силуэт человека в коричневом пиджаке, розовой рубахе и сером галстуке. Незначительное лицо отягощала печать утомления.
– Здравствуйте, товарищи, – произнес он официальным тоном. – Я прокурор по надзору. Жалобы, претензии есть?
– Нет,– ответил я, хорошо различая все тюрьмы прокурора. Его шея маялась в тюрьме галстучного узла, обширный покатый живот – в тюрьме ремня. Багровый нос прокурора и щеки, покрытые сеткой сосудов, прямо указывали на тюрьму пристрастия к алкоголю, а унылый, нелюбопытный взгляд, равнодушно скользящий по мне и Грише, свидетельствовал о том, что сам род занятий чиновника, его работа, его способ добыть свой хлеб – тяготят его, надоели, обрыдли и тоже воспринимаются как тюрьма.
Выслушав ответ, он немедленно повернулся и ушел – намертво засевший внутри своих собственных тюрем, неэнергичный, усталый человек.
ГЛАВА 26
– Наконец-то! – удовлетворенно произнес капитан Свинец и улыбнулся. Жизнерадостно, по-весеннему. – Наконец-то! Что характерно, я всегда в тебя верил! Я знал, что ты однажды мне все расскажешь. Ты поступил правильно. Молчать – не в твоих интересах...
Я уныло курил, размышляя о том, что со стороны смотрюсь в полном соответствии c ситуацией, так, как надо, с ног до головы: бледный, худой, с остановившимся потухшим взглядом, в несвежем спортивном костюме, в кроссовках без шнурков. Жалкий тюремный сиделец. Запутавший сам себя, изолгавшийся, бездарный, переоценивший свои силы глупец.
– Наверное, тебя удивляет, – продолжал довольный сыщик, неторопливо прохаживаясь по кабинету, – что я так упорно, целых уже полгода, пытаюсь вытащить из тебя то, что мне нужно. Объяснение – простое. Вместе с этим, как его, Фефероновым...
– Фарафоновым.
– Да. Так вот,– Свинец помедлил,– вместе с ним убит сотрудник милиции. Офицер. Мало того – мой хороший знакомый. Боевой товарищ... А это, как ты сам понимаешь, сразу превращает ординарное уголовное дело – в принципиальное уголовное дело! Которое должно быть раскрыто во что бы то ни стало... И оно будет раскрыто!
Капитан аккуратно упрятал в карман блокнот, куда записал названную мной фамилию, и снова стал ходить взад и вперед – массивный и внушительный, cловно концертный рояль.
Первоклассный темно-синий костюм тонкой шерсти сидел на нем как влитой. Белоснежная рубаха туго обтягивала грудь. Идеально выбритые щеки глянцево отсвечивали. Резкий, свежий запах дорогостоящей туалетной воды щекотал мои ноздри, вызывал в памяти воспоминания о лучших временах – о тех днях, когда ловкий и удачливый делец Андрюха, шикарно одетый и сладко пахнущий, проворачивал головокружительные миллионные сделки, наслаждаясь полнотой жизни.
– Кстати, как тебе мой костюмчик? – самодовольно спросил человек из МУРа, проследив направление моего взгляда.
– Вполне,– выдавил я негромко. Свинец присел на угол стола. Деревянное изделие тонко заскрипело.
– Тогда, в августе, в первую нашу встречу, ты, наверное, всерьез подумал, что я ничего не понимаю в одежде, да?
Я пожал плечами.
– Мне пришлось тебя обмануть,– признался квадратный капитан и обаятельно подмигнул. – Я специально арендовал те кожаные джинсы. У двоюродного брата. Они, я знаю, тебе понравились. Хорошие штаны. Практичные... Мне важно было убедиться, что ты действительно тот, за кого себя выдаешь. Так что, как видишь, не ты один такой лихой обманщик!
– А с чего вы взяли, что я обманщик? – вяло возразил я, чувствуя, что мои щеки горят, словно от сильных пощечин.
– Это написано на твоем лбу,– деловито сообщил Свинец. – Крупно. Ты ведь думаешь, что лучше всех. Что ты – самый умный и хитрый. Чемпион. Но, между нами, в чемпионы тебе пока рано...
Квадратный капитан вальяжным жестом запустил ладонь за борт пиджака, достал плоский, отсвечивающий желтым – очевидно, золотой – портсигар, извлек оттуда сигарету «Кэптэн Блэк» и закурил, вежливо выпустив дым в сторону.
– Вашего брата,– похвалился он,– мне приходится вязать почти каждый день. Только за последний месяц я повязал пятерых. Все – бандиты, убийцы, аферюги и воры. И у каждого, что характерно, имеется своя потайная квартирка. От жен прятаться. Или от милиции. А в этих квартирках – чего только нет! – На круглом лице сотрудника МУРа появилось мечтательное выражение. – Телевизоры, компьютеры, стерео- видео, факсы-ксероксы, шмотки всевозможные, часики, золотишко... Наркота тоже, гашиш, кокаин, таблеточки для возбуждения девочек, кислота, амфетамины и так далее... И – деньги. В мешках, в коробках, в пакетах, в чемоданах, в наволочках от подушек... Килограммы!
Я испытал стыд. Примерно такая же квартирка когда-то имелась у веселого богатого Андрюхи.
В этот момент на край раскрытой форточки прыгнул коричневый воробей. Он мелодично выкрикнул что- то, затрещал крыльями и исчез. Мессидж получился понятным: на дворе весна, солнце, воздух, зачем вы тут сидите, в пыли и полумраке? Спешите жить, двигаться, наслаждаться!
– ...Если я вяжу очередного гада,– с заметным удовольствием продолжал Свинец,– то первым делом выясняю именно адресочек потайной квартирки. Ключи от нее – всегда лежат у гада в кармане. Так лежат, чтобы жена не нашла. Или – в машине спрятаны. В общем с одеждой и карманной наличностью, поверь, у меня все в порядке...
– Грабь награбленное? – спросил я.
– Ну, можно и так сказать, – легко согласился капитан. – Между нами: я человек небрезгливый и нестеснительный. И цену себе – знаю. У меня восемь раскрытых убийств. Трижды был в Чечне. Имею два ранения. В награду моя страна дала мне железную медальку и две маленькие звездочки на погоны. И немножко денег. В общей сумме хватит как раз на пару таких вот ботинок...
Коротким крепким пальцем Свинец указал на свою сверкающую модельную обувь, и его лицо вдруг отвердело, стало суровым, очень мужским, как бы от застарелого, глубоко скрываемого чувства протеста против несправедливости. Он продолжил:
– Ты ведь сильных людей уважаешь, да? И сам себя считаешь сильным. Угадал? Вот Наполеон, сильный парень, сказал как-то: народ, не желающий кормить свою армию, будет кормить чужую. Ты согласен с Наполеоном?
– Да,– прошептал я.
– Молодец,– похвалил сыщик. – И с ментами так же! Не хотите кормить милицию – будете кормить бандитов... Но лично я не хочу, чтобы граждане моей страны кормили бандитов... Что характерно, я не в обиде на страну. Я ее люблю. Это – моя страна. Когда-то она дала мне пистолет и удостоверение. Малый джентльменский набор! Его мне, в общем, достаточно...
Под потолком медленно летала крупная сонная муха, закладывая виражи, смысл которых был понятен ей одной.
В кабинете и в коридорах, во всех помещениях тюрьмы и за ее пределами – везде царила весна. Даже конвоир, который сегодня привел меня на допрос, выглядел оживленным, блестел глазами и обыскивал меня
