сделана как бы не без иронии, а именно сказано: «сии все ведут себя по силе своей порядочно». Очевидно, что «вести себя порядочно» инокам стоило немалого труда, и они достигали этого не в таком совершенстве, чтобы являть собою пример лежащему во грехах миру, а только «по силе своей», кто сколько мог, удерживались от явных соблазнов, драк и неодолимой тяги на волю. Тут есть нечто драматическое и даже напоминает состояние души Гамлета, который сознавал, что «долг ему велит по мере сил повиноваться», и в то же время делал вещи, как раз противоположные долгу повиновения.
Исчезновение одной такой наклонности, как бродяжество, распространившееся в оно время среди вдовых священников и иеромонахов, как я смею думать, конечно, должно быть сочтено улучшением, а не ухудшением нравов русского духовенства. А улучшению его в этом роде значительно содействовало учреждение нашими раскольниками самостоятельной иерархии, сначала в Австрии, а потом и в России.
Многие считают весьма неблагоприятным для церкви, что наше правительство нынче сквозь пальцы смотрит на существование раскольничьей иерархии. По мнению этих дальнозорких людей, это поведет Россию к бедам, и они охотно рекомендовали бы правительству совсем иное отношение к церковному делу. Отношения эти намечены в заказной книге московского профессора Субботина, изданной по распоряжению синодального обер-прокурора. Но представителям этого образа мыслей, вероятно, не представляется, что упомянутая терпимость, помимо ее соответствия духу христианской свободы и духу времени, силы которого может не чувствовать только омертвелое тело, приносит очень большую пользу самому православному духовенству. Только одна эта относительная терпимость правительства к староверческой иерархии уничтожила сманку попов в раскол, которая без того все еще, вероятно, имела бы свое место и теперь. Но они туда более уже не пойдут, потому что в них там теперь не нуждаются.
Таким образом, некоторая доля послабления раскольничьей свободе, которое недальновидными критиками правительственных действий считается за вред православной церкви, на самом деле едва ли не приносит большой, своего рода, пользы для всего православного духовенства, ибо с тех пор, как раскольники не сманивают наших вдовых попов и иеромонахов, церковь свободна от целого ряда таких прискорбных случаев, какие мы видели.
Кажется, одни эти факты и посильный опыт их объяснения должны бы помочь поспешным на осуждение правительства людям быть осторожнее в своих толкованиях. Может быть, небольшое по этому случаю раздумье заставит их даже преклониться пред неисповедимыми путями Провидения, так как, конечно, не без его воли недоброжелательный к православной церкви раскол сам сослужил церкви наиполезнейшую службу, избавив православных архиереев от досадительных, малополезных, а притом и несколько скандальных хлопот «о сиску бродяг духовного чина».[3]
Примечания
1
Из этого приплетения к побегу иеродиакона Паисия «матки его» и указания, что сия последняя жила «при доме протопопа нежинского Стефана Волховского», следует заключать, что архимандрит Платон был неравнодушен к протопопу и упомянул о «находячейся при доме его» – не без умысла.
2
А до чего была велика и сильна монастырская скука и к каким она иногда приводила крайностям людей даже святой жизни, мы об этом можем судить по характеру искушений, которыми сатана старался смущать возвышенные умы самых сосредоточенных подвижников. Козлы, рожи, рога и другие разные уродства, или прямо такие бесстыжие женщины, какие едва ли даже возможны в природе, – все это их преследовало. В прологах патриаршей печати, которые полнее нынешних и потому интереснее, приведен один случай, где дьявол в своем собственном виде гонялся по монастырю за иноком, «имея огон (хвост) столь долгий, что аж сшибал оным с неба облаки». А один «большой подвижник» Печерской лавры, по имени Феодосий, «родом москвигин», так соскучился по мясу, что «говорил: если не поем мяса, умру и буду осужден как самоубийца». От осквернения мясом подвижника спасло только чудо: «он велел купить себе мяса и поставил его на печь, чтобы съесть, когда останется один». Но случая такого не выпадало долго, а потом, когда подвижник наедине открыл свой горшок, он увидел, что там вместо мяса были черви… «Видев это, старец пал на землю и испросил у Бога прощение», но если бы он поставил мясо не на печь, а в печь, то кто знает, как могла погибнуть его душа… Все счастье в том, что это происходило в те времена, когда в Печерской лавре читали Полинадию и знали о свойствах мяса, вероятно, менее, чем о Лемносском прахе, который ежегодно выбрасывается 6 августа, и о египетских мертвецах, которые выступают из земли и лежат поверх ее от Пасхи до Пятидесятницы.
3
Как на частное обстоятельство желаю обратить внимание читателей на то, что «сиск» идет о бродягах разных монастырей, как малороссийских, так и великорусских, но приметы бродяг везде описываются по-малороссийски. Отчего бы это могло происходить? Не оттого ли, что иноки из малороссов, будучи просвещеннее или, по крайней мере, грамотнее братии великорусской природы, везде содержали монастырское письмоводство в своих руках? Иначе, кажется, невозможно объяснить малороссийских слов в московских сношениях «о сиску».
