непревзойденный в своей доброте, неповторимый умом и сердцем! Я, твой слуга, оставил всех и прибег к твоему покровительству! И мне ли забыть приветливость твою и милости? Я готов обнажить свой меч на всех, осмеливающихся быть твоими врагами!..
Незаметно султан облегченно вздохнул.
- Говори, Моурав-бек, дальше.
- Если в своей неиссякаемой доброте 'падишах вселенной' позволит слуге своему высказать скудные мысли...
- Видит глава пророков, я слушаю тебя, бек Моурав!
- О раздаватель венцов государям! Пусть и небо услышит мою мольбу и поможет заслужить у 'владетеля многих крепостей' на деле звание 'Непобедимый'. Если ты удостоил осчастливить Стамбул решением... то, видит аллах, идти на железных Габсбургов следует немедля, пока они не воскресили крестоносцев, умерших триста лет назад, и пока не понесся на земли Османа самум из белых плащей с красными крестами.
У смешливого Измаил-паши дрогнула губа, но он пугливо взглянул на султана, удивленно приподнявшего бровь.
- Напрасно уважаемый Измаил-паша готов предаться смеху. Лишь из могил могут вызвать Габсбурги крестоносцев! Иных легионов не выставят сейчас ни Вена, ни Рим, ни Испания. Если безумцы и затеяли аллаху не угодное дело, то не менее трех лет потребуется на сбор живых разбойников, ибо напасть на могущественную империю султана славных султанов возможно не иначе, как имея, подобно шаху Аббасу, несметные войска... Как же можно меньше чем в три года собрать и обучить легионы если не воевать, то грабить и разрушать крепкие города Анатолии? Триполи? Сирии? Египта? Всей Аравии? Греции? Крыма?
- Машаллах! - не вытерпел везир Хозрев. - Что же ты, осторожный Моурав-бек, советуешь?
- Немедля идти с большим войском на возмутителей покоя государя трех великих городов: Константинополя, Адрианополя и Бруссы, а заодно и на опасных врагов короля франков.
- О неосторожный Моурав-бек, ты о ком думаешь?
- О Габсбургах.
- Удостой меня ответом, Моурав-бек, - как бы не выдержав, раздраженно спросил Осман-паша. - Какое дело 'ставленнику аллаха', султану Мураду, повелителю османов, до короля франков?..
- О пытливый Осман-паша, может, султану славных султанов и нет никакого дела до короля франков, ибо 'средоточие вселенной' не нуждается в подданных его короны, но посол де Сези нуждается в турецком войске.
- О Мухаммед! О Омар!.. Откуда ты, Георгий, сын Саакадзе, знаешь, о чем грезит посол франков?
- Видит аллах, я не святой и сам бы не догадался, о чем. Но посол франков удостоил меня посещением и полтора часа по базарному счету уговаривал стать под знамя франкского короля, обещая богатство и почести.
Судорога пробежала по лицу султана, но он старался сохранить величие, хмуро прислушиваясь к возмущенным голосам пашей. И вдруг, наливаясь кровью, взглянул на позеленевшего Хозрев-пашу:
- Скажи, о верховный везир, ты знал о коварном замысле посла?
- Видит аллах, султан славных султанов, не знал, иначе бы довел до твоего изумрудного уха. Но если не все послы, то многие из них должны быть в чужих странах хитры, как обезьяны, и увертливы, как змеи. Может, дальновидный де Сези испытывал Моурав-бека в верности тебе? Ведь ты, щедрый повелитель, доверишь ему если не все войско, то больше половины.
- Устами верховного везира говорит истина. Кто проник в мысли чужеземца? Не захочет ли он, да сохранит его Айя-София от подобного... не захочет ли он сговориться с...
- Не договаривай, угодливый румелийский казаскер! Ради своего любимого сына не договаривай! Ибо я не ручаюсь за характер моего меча, привыкшего только кровью смывать оскорбление!
Гул голосов прокатался по 'залу бесед' Сераля. Паши возмутились:
- Как смеешь ты, угождая шайтану, - хрипло прохрипел старый фанатик, Мухаммед-паша, - перед лицом султана угрожать советнику высокого Дивана?
- Не только я, никто не смеет! Тем более опасно засаривать жемчужные уши султана славных султанов ложью и грязнить клеветой того, кто удостоен прославить своим мечом полководца Санджак-и-шериф, знамя пророка.
- Что 'средоточие вселенной' дает, то может и отнять, - медленно проговорил Режап-паша. - Каждое дело надо взвешивать на весах пользы Турции.
- Аллах свидетель, еще не такие споры посылает ханым-раздумье, когда решается важное дело, - примирительно проговорил Гасан-паша, капитан моря. Лучше скажи, какой угрозой запугать гяуров, мечтающих о крестоносцах?
- Угрозой воскресить Махмеда Второго, завоевателя Византии.
Смешливый Измаил-паша невольно, вопреки строгим правилам, улыбнулся. Не могли сдержать улыбки и другие диван-беки... Даже султан кивком головы одобрил остроумие Моурав-бека, тонко напомнившего о том, как берут цитадели. А Вена перед Константинополем - точно солома перед ураганом.
- Знай, Моурав-бек, мое доверие к тебе не иссякнет!.. Я уже дал... согласие, и ты раньше поведешь янычар на Габсбургов. Испив аби-хаят из источника победы, ты станешь бессмертным в памяти потомков Османа! Аллах всемогущий да преобразует мои орты в вестников смерти! Полумесяц на Вену!
- Слушаю и повинуюсь! - Саакадзе приложил ладонь ко лбу, устам и сердцу и низко поклонился. - Когда повелишь выступать, о султан славных султанов?
- Скоро... Но помни, Моурав, ты после победы над Габсбургами, железными собаками, залаявшими не к месту, должен, не отдыхая ни дня, не раздумывая ни часа, обрушиться на иранские крепости... Шестьсот мечетей Стамбула будут направлять твой меч! Во славу истинного закона - исламизма - обопрись на бога!
- Слушаю и повинуюсь, тем более что обрушиться на их крепости не придется.
- Аллах экбер! - вскрикнул Режап-паша. - Как так?!
- Презренный 'лев Ирана' к этому сроку, не отдыхая ни дня, не раздумывая ни часа, сам добежит до стен Константинополя. Тут-то и подбить ему лапы.
- Говори, что ты знаешь! - нетерпеливо приказал Мурад, воинственно наклоняя вперед, как рога, два алмазных пера тюрбана.
- Обязан говорить открыто, ибо на войне все следует предвидеть. Если высокий служитель знаменитых городов Мекки и Медины, мест священных, позволит своему слуге высказать скудные мысли...
- Аллах могучий, мудрый дает тебе откровение. Говори все!
- Я знаю Исфахан, как свою руку! Не раз шах Аббас вел разговор при мне с опытными полководцами о способах ведения войны. Не раз прислушивался и к моим советам - и... никогда не проигрывал. Могу и сейчас предсказать, что случится. Лазутчиков у шаха по всей земле больше, чем блох у шакала. Недооценивать силы врага - значит выявлять свое бессилие в политике и в воинском деле. Шах Аббас, рассчитывая на габсбургский капкан, уже, наверно, снаряжает войско вторжения. Узнав о выступлении янычар из Стамбула, он немедля отдаст приказ Караджугай-хану, веселому удачнику Иса-хану, всегда пьяному, но отчаянному Эреб-хану и зловещему и беспощадному Юсуф-хану двинуть тысячи тысяч на великую империю османов. И, предавая все огню и мечу, как поступали в Гурджистане, персы будут прорываться к стенам Константинополя, ибо давно 'лев Ирана' задумал поразить суннитов и овладеть троном Османа, да хлынет кровь нечестивца на его же шею! Вот тут могучее войско султана славных султанов и обрушит на красноголовых свое смертоносное оружие. И я клянусь своим мечом перебить у стен Константинополя лапы непрошеному гостю! Лишь бы верховный везир Хозрев-паша не запоздал с присылкой ко мне скоростного гонца...
Важные паши-советники словно онемели. Кровью и порохом запахло в 'зале бесед' Сераля. Уже чудились бунчуки, скинутые с башен Стамбула, персидский лев, замахнувшийся мечом на Айя-Софию, и оранжевое исфаханское солнце, расплавляющее Золотой Рог.
'Что было невероятного в словах Саакадзе? Именно так и поступит шах Ирана, извечный враг Турции'. Внешне сдержанный, Саакадзе украдкой наблюдал за султаном. Пальцы Мурада сводила не конвульсия, а ненависть, - он, очевидно, мысленно душил Сефевида, готовый повернуть империю, как дельфина, на Восток, поставить под зеленое знамя с полумесяцем не только турок, но и арабов, и египтян, и татар, и лазиков, дабы живой заслон оборонял священную цитадель 'тени аллаха на земле'.
