побеждать!
Нередко черные тучи обволакивали душу Георгия. И теперь, несмотря на витиеватые речи султана, чудилось ему: эти тучи превратили день в ночь, из которой нет исхода ни по одной тропе войны и мира.
Но с присущей ему волей он заставил свое лицо выражать одно лишь спокойствие. Шаги были так же тверды и равномерны, а рука по-прежнему не спеша теребила волнистый ус.
Он старался как можно мягче объявить 'барсам' волю султана, вернее волю злобствующих пашей и мулл. К его удивлению, 'барсы' не проявили особого гнева, только Димитрий побагровел и выругался:
- Яд везира на его же язык! Пусть хоть на полторы агаджи тащится впереди, мы умышленно отстанем. Пусть собачий петух кичится полумесяцем на зеленом шелке, - судьбу сражений решит 'барс, потрясающий копьем'.
- О-о, Димитрий, молодец! - подхватил Дато. - Подкинем игральные кости так, чтобы у Хозрева заныли его собственные! Пропустим вперед его пять бунчуков и 'священные' знамена - пусть за везиром шуршит шелк, за нами будет бряцать оружие.
'Барсам' пришлась по сердцу затея превратить верховного везира в передового гонца, извещающего встречные вилайеты о выступлении войска султана на битву с ненавистными всем османам вероисказителями - шиитами.
- О Георгий, на чайках, конях и верблюдах устремятся в Стамбул гонцы. Пусть 'средоточие победы' легко расходует запас терпения. Он скоро узнает, что на войне, где бы ни находился Великий Моурави, он всегда впереди.
В Мозаичном дворце шли последние приготовления, 'Барсы' отбывали на войну. И хотя этого события ожидали давно, но женщинам казалось оно грозой, согнавшей голубизну с неба и румянец с их щек.
Не было ни суеты, ни оживления. Почему? Ведь с этого часа они начинают приближаться к Картли. И разве впервые покидают очаг бесстрашные ради поля брани?
Нет, конечно, нет! Но... Русудан молчала, Хорешани заботливо пересматривала хурджини, особенно переметную суму Гиви, - ведь этот вечный мальчик никогда о себе сам не позаботится. А Дареджан? О, у нее есть причина лить двойные ручьи слез: с Эрасти привычно прощаться, но впервые уходит от нее Бежан. Сам умолил отца взять. Уж не божий ли промысел?
И как-то все обрадовались, когда нежданно пришел Халил, этот вестник удач. Да, он пришел пожелать витязям 'бархатную дорогу' и, кстати, обрадовать их известием о том, что Вавило Бурсак покинул Стамбул на рассвете и все будет, как порешили.
'Барсы' предались радости за атамана, Халил вновь повел разговор, но совсем не о бархате. Благодаря Рехиме, которая посещает гаремы влиятельных пашей, многое узнается, ибо умащивание лица душистой мазью не мешает знатным ханым обливать друг друга помоями и у себя в гареме, и в гаремах дружественных пашей. Но сейчас они шипят об одном: верховный везир не допустит Моурав-бека стяжать себе славу победителя, он, Хозрев, сам идет против шаха Аббаса и... конечно, вернется победителем. Не кто иной, как везир, блеск пяти бунчуков! Особенно свирепствует Фатима: 'О, разве правоверные допустят гяура пресечь дорогу всесильному везиру к славе?! Недолго ждать - скоро Стамбул захлебнется от восхищения тем, кто одержит невиданные победы, - любимцем полумесяца, первым везиром Хозрев-пашою!'
И внезапно Халил разволновался:
- Моурав-бек! И вы, благородные спутники, внемлите моим предостережениям: что-то подлое затевают против вас. Не надо, чтоб сломался обух у топора. Будьте осторожны, как те олени. Но, видит аллах, этого мало! Разве пример с семьей Афендули вам ничего не говорит? Разве против бешеных зверей достаточны храбрость, отвага, бесстрашие?
- Что же ты предлагаешь, благородный друг, кроме осторожности и отваги?
- Моурав-бек, выслушай благосклонно совет, подсказанный мудростью. Но против всех бешеных помогает оружие, ибо они хитры и не имеют совести; они сеятели несчастья, а сами остаются не только неуязвимыми, но еще победителями.
- Э, дорогой, что же, кроме оружия, может помочь?
- Яд.
- Что? - изумился Дато. - Какой яд?
- Тот, эфенди Дато, которым травят в умных странах тех, кто не достоин удара сабли.
Некоторое время 'барсы' безмолвствовали, пораженные услышанным. Вдруг Димитрий взревел:
- Прав! Прав, ага Халил! Если бы я догадался полтора часа пичкать проклятого Зураба ядом, мой Даутбек был бы жив!
Невольно 'барсы' погрустнели: в каких надзвездных краях скачет сейчас на призрачном коне их неповторимый друг?
- Аллах пожелал, - проникновенно продолжал Халил, - чтобы вы, благородные, с моей помощью избавили б Турцию от башибузуков. - И, достав из кармана изящную коробочку, протянул Георгию. - Возьми, большой полководец, в тяжелый час вспомни мой совет... Здесь зеленый разлучитель - двадцать крупинок для сорока разбойников!
Взяв коробочку, Саакадзе повертел ее в руках, затем швырнул в камин, высек огонь и поджег.
Зеленое пламя ярко вспыхнуло и вмиг погасло.
- Видишь, дорогой Халил, я еще не на поле брани, а уже сорока человекам спас жизнь. Если бы подлость можно было убить ядом, мир давно превратился бы в рай. Нет, дорогой друг, этот способ защиты не для грузинских воинов. Не устрашаюсь я низменного везира и его своры, и никто не помешает мне и моим 'барсам' украсить наши имена победой над шахом Аббасом. Но победа над врагом достигается мечом, а не ядом. И в битве честь превыше всего! Разум и доблесть, а не тупость и коварство! - вот девиз обязанных перед родиной.
- Свидетель Мухаммед, ты, Моурави, меня не убедил, для каждой войны аллах определил своё оружие. Я предлагал тебе яд не для персидских воинов, а для турецких головорезов, давно утративших стыд и совесть. Пусть аллах убережет тебя от сожаления, что ты предал огню средство верной защиты. Страшен не видимый враг, а невидимый. Аллах пусть отведет от вас костлявую руку беззубой!
Не знавший страха Дато почувствовал неземной холод, словно разверзлась перед ним ледяная бездна. Он оглядел друзей: они были сумрачны и как будто чем-то ошеломлены. На бледном лице Матарса еще отчетливее выступала черная повязка. Что это - предчувствие? Но с каких пор неустрашимые 'барсы' стали бояться гибели?
Желая рассеять тяжелое впечатление, вызванное заклинаниями Халила, Саакадзе начал шутить над излишним страхом мастера четок перед мастером злодейства и ему подобными. 'Барсы' тоже очнулись от оцепенения и заверяли Халила в своем желании после войны встретиться с ним и напоить его грузинским вином в Картли, куда он прибудет вместе с Ибрагимом к ним в гости.
Но Халила не покидала грусть, и он, пожелав дому Моурав-бека полного исполнения всех желаний, добавил:
- Чтоб вас убедить, даже 'Локман биле чарэ буламаз'. Но удостойте меня обещанием: если станете слать в Стамбул гонцов, не забудьте, что я торгую четками, этим товаром судьбы. Пусть гонец непременно зайдет в мою лавку. Если у вас в Анатолии все очень хорошо, требуйте четки из красного янтаря, если не совсем - из желтого. А если - пусть убережет вас небо! - плохо, требуйте четки из черного агата. Под тайным дном посеребренной коробки будет лежать яд - двадцать крупинок для сорока разбойников, а сверху четки. Но все равно, через шесть лун узнаю, где вы, и пришлю Ибрагима, - только не прямо к вам, а в шатры орт, с амулетами и мелким товаром для янычар. Если что нужно, передайте с ним.
- Хочу и я, дорогой Халил, оставить тебе память о нас, 'Дружине барсов'. - Саакадзе достал из ниши книгу 'Витязь в тигровой шкуре' и передал ошеломленному Халилу.
Ни вино, ни прощальная еда не отвлекли Дато от странного ощущения, что напрасно Георгий сжег яд: места мало б заняла коробочка, а вдруг пригодился бы. Где бессилен меч - всесилен яд!
Дато бросил искоса взгляд на друзей и догадался, что их обуревают те же мысли.
'Что я, с ума сошел! - мысленно возмутился Матарс. - О чем думаю? Разве яд - оружие витязей? К черту яд! Георгий прав, меч, только меч! Но странно, почему жалею об утере этой проклятой коробочки?'
Сумрачно упрекал себя Ростом: 'Нет, стыдно о таком размышлять. Надо проверить, хорошо ли отточена моя любимая шашка. После полуденной еды следует убедиться, надежно ли подкован конь... А все же я бы
