- Как могу самолично распоряжаться хвостом сатаны, князь князей?! Раньше глашатай должен твое повеление обнародовать, целый день, по майдану слоняясь, выкрикивать: 'Так возжелал князь князей Зураб Эристави, повелитель Арагви, достойный хранитель короны!' Потом купцы соберутся. Сначала косого низложат, - значит, радостный пир...
Так деды еще поступали, нельзя менять. Потом выберут меня - и опять пир, ибо все делаем, как деды утвердили. Думаю, три воскресенья на соблюдение обычаев уйдет, а кахетинские нацвали с купцами через воскресенье пожалуют... Придется косому гостей встречать.
- А ты? - Зураб нервно погладил эфес меча. - Совсем руки умываешь?
- Князь князей, - невольно испытывая ужас, пролепетал Вардан. - Я за майдан сердцем болею, но для этого нужна голова. - И стал пятиться к выходу. - Что могу, сделаю. - Облегченно почувствовал, что перешагнул через порог. Так прислать косого? - И мгновенно исчез.
Сжав губы, Зураб не оборачиваясь смотрел в окно. Он вынужден был отложить расправу с купцом, так подсказывало благоразумие. Заполучить корону, используя лишь средства грубой силы, нельзя, - он уже это ясно осознал. Надо было чурчхеле придать остроту клинка, а клинку - сладость чурчхелы. С таким девизом он готовился вступить на царскую стезю. И вдруг взор его просветлел: он наблюдал, как на стенах Метехи происходит смена стражи. Копьеносцы были в серо-бело-синих нарядах цвета его фамильного знамени, и на караульном флажке, трепетавшем в прозрачном весеннем воздухе, черная медвежья лапа сжимала золотой меч. Привыкший к высотам гор, он сейчас испытывал легкое головокружение, ибо и город, и ущелье, и горы казались уменьшенными во сто крат. Он как бы парил над ними, ласкаемый ярким блеском престола. Новый прилив сил омолодил его, мечта становилась явью, и ради этого стоило сокрушить последние преграды.
Очутившись за Метехским мостом, Вардан не мог понять: откуда вышел он из замка или из бани? Впрочем, он достаточно был захлестнут грязью, чтобы долго сомневаться. Какой-то мальчишка юркнул за угол. Вардан кисло улыбнулся: 'Беспокоятся купцы', - и направился прямо домой.
Едва войдя в 'комнату еды', он вполголоса проговорил:
- Нуца, убери с комода товар, особенно далеко спрячь подарки Моурави, и сундук с одеждой завали в сарае хворостом. Да... еще в нише атласные одеяла простыми замени.
- Вардан-джан, ты что меня за душу держишь? Как только позвал тебя шакал, сразу догадалась: не вином угостит.
- И вином угощал, и слова слаще гозинаков подносил, и обещания аршином мерял.
- Вай ме! Вардан-джан! Что задумал шакал?!
Выслушав мужа, Нуца без промедления принялась за дело, и к вечеру богатый дом Вардана Мудрого походил на жилище бедного лавочника.
С аппетитом пообедав, Вардан восстановил, наконец, душевное равновесие и уже спокойно направился на майдан.
В рядах стояло затишье, необычное для торговой весны. Возле больших весов толкались дукандары, лениво обменивались новостями.
Но у Гургена словно пятки горели, - он то и дело выбегал из лавки, вглядываясь в безлюдные затененные улички, выходящие на площадь майдана: не идет ли отец? И не он один, выжидали и другие состоятельные купцы, ибо с минуты, когда Зураб прислал гонца, их не переставал волновать вопрос: зачем?
Вардан едва успел поговорить с сыном, как в лавку вошел сосед. Увидя Вардана за странной работой, он с нарочитым весельем спросил:
- Ты что, Вардан, шаурной кисеей любуешься? Разве лучше товара не нашел?
- Все отборное давно продал; думаю, и у тебя не осталось. Сейчас в Гори уезжаю, пэх-пэх! Там у двоюродного брата такое же состояние, как и у ангела, когда он взлетает на небо. Сразу купцом стал, длани сами к серебру тянутся. Подарки везу. Отдохну немного, устал. Думаю, и тебе следует отдохнуть, все равно торговать мечем.
- Надолго едешь?
- На неделю.
- Как на неделю? А кахетинские купцы?
- Не в гости жалуют, пусть мелик с ними разговор ведет о караванах и грузах. Я простой купец. Говорят, даже кисею начнут забирать. Чем убыток терпеть, решил лучше подарок поднести. Не все, конечно, три куска кисеи для торговли оставлю, еще три штуки миткаля на развод и на шесть пар шарвари грубого сукна с полок сниму.
Посмотрев вслед торопливо вышедшему соседу, Вардан накинул крючок на дверь:
- Гурген, заверни в кисею лучший товар и перенеси домой, оставишь только то, что я соседу пересчитал.
- Когда выезжаешь, отец?
- В Марабду? В пятницу.
- Очень хорошо, в воскресенье купцы из Кахети прибудут. Значит, долго у князя гостить собираешься?
- Пять дней, больше кахетинцы не выдержат.
Майдан всполошился. Как по сигналу, весь следующий день купцы собирались в дорогу: у кого в деревне родственница замуж выходит - 'красивая и больше на гирю похожа, чем на аршин'; кого на крестины пригласили: 'После купели младенца обещают тамадой выбрать, такого еще не было!'; у кого бабушка клад нашла: два черепка, а в них золотые кочи.
Через два дня лавки купцов походили на пустыню тринадцати сирийских отцов, а сами купцы уподобились богомольцам, спешащим выполнить данный обет.
Узнав гораздо позже о тактике купцов, Кайхосро Мухран-батони сказал: 'Это лучший способ выиграть битву даже у сильнейшего противника'.
Не только сам царь, но все, что было связано с его особою, почиталось в среде кахетинских вельмож священным. На фресках Гремского храма был изображен арочный дворец - резиденция кахетинских Багратиони, сами цари 'богоравные' - в пышных одеяниях толпились на этих фресках вокруг престола творца. И понятно, почему царские советники, привыкшие к беспрекословному повиновению, растерялись, когда нацвали с купцами вернулись обратно в Телави ни с чем. Тбилисский майдан оказался пустым, даже в мелких лавках, кроме иголок и кевы, ничего не было. Хотели угрожать, но купцы и дукандары разбежались, как крысы из горящего амбара. Пошли жаловаться князю Зурабу, он крик поднял: 'Почему не захватили с собою хоть сто дружинников для устрашения? Что, на свадьбу прибыли? Пошлину купцы за год вперед заплатили, а если царство нуждается и советники царя притворились, что забыли о полученных монетах, и вновь хотят муравья без седла оставить, значит и меры их должны быть похожи на гири и аршин'.
Когда же нацвали и мелик телавского майдана попросили сто дружинников для устрашения, князь окончательно рассердился: 'В Телави обязаны были решать такое дело, а теперь, когда угли из жаровни выбросили, шашлык для царя жарить хотите? Что делать? Вызовите из Кахети отборных дружинников и выверните наизнанку весь майдан, а заодно и дома укрывшихся купцов. Неплохо некоторых и кинжалами пощекотать, - сразу покорность проявят, и монеты найдут, и товары на стойках разложат'.
Совет показался кахетинцам странным: если приступом брать майдан, почему картлийских дружинников не выставил? Значит, не хочет участвовать в схватке шашек и гирь! Или же для себя успел добавочные пошлины собрать? Обратились с просьбой к тбилели: 'Помоги!'.
Смотрел митрополит задумчиво вдаль, лицо стало блаженным, словно серафимов услышал, трижды сочувственно кивнул головой - и... не помог. Заявил, взмахнув руками, как крыльями, что церковь в торговые дела не вмешивается. Потом назидательно поднял перст: 'Бог да дарует вам долгую жизнь!' И войной не посоветовал идти, ибо если майдан пустой, то свистом шашек его не наполнить.
Отправленные телавским меликом купцы вернулись из Мцхета и Гори также ни с чем: 'Там даже лавки заколочены, как от врагов'. На возмущенное послание князя Чолокашвили Зураб ответил, что и азнауры вышли из покорности, вооружили своих крестьян и на один локоть не подпускают сборщиков; говорят: то, что царству полагалось, уже за год вперед выплатили, больше и косточки от алычи не добавят.
Отправив с азнауром Ломой письмо князю Чолокашвили и вновь подтвердив, какая опасность угрожает Кахети, в случае если воцарится Тэкле, Зураб, втайне мечтая об ослаблении обороны 'виноградного царства', умолял Теймураза Первого поспешить с приездом.
